В повторный прокат вышел «Ходячий замок» Хаяо Миядзаки — аниматора, чьи работы вдохновляли многих коллег и западных режиссеров. Алексей Филиппов разбирается, насколько сильно Страна восходящего солнца влияла и влияет на популярное американское кино.
Сам по себе Голливуд — безусловно, хищный город. Или ходячий замок — как посмотреть. Десятилетиями он впитывает в себя густой поток стилей и веяний, идей и людей, что нередко толкает зрителя, пресытившегося единым штилем, искать исторические и географические корни очередного поп-культурного хэппи мила. Отдельным материком на этой карте незамутненной оригинальности числится дивный Восток (тм), в частности — Япония. Страна искусственно наращенной суши, высоких технологий, кайдзюС японского — «монстр», обозначает удивительных исполинских тварей вроде Годзиллы, торговых автоматов с женскими трусами и прочих диковин, которые, как моряков в былые времена, завораживают потребителей со всего мира. В самобытности, казалось бы, Запад проигрывает Востоку подчистую, что называется — в одни ворота. Но есть нюансы.
Если жонглировать фактами, то важнейшие явления масскульта действительно легко представить как бледные отблески японского величия визуальной и сюжетной мысли.
Ковырнешь, а ряд классических и спагетти-вестернов — переложенные на язык кольта и фронтира костюмированные драмы про катаны и их владельцев: «Семь самураев» (1954) Акиры Куросавы, ударившись об американскую землю, обратились «Великолепной семеркой» (1960) Джона Стерджеса, его же «Телохранитель» (1961) стал картиной Серджио Леоне «За пригоршню долларов» (1964), а «Три негодяя в скрытой крепости» (1958) оказались в эклектичном фундаменте вселенной «Звездных войн» Джорджа Лукаса.
Гиганты сегодняшней визионерской мысли тоже не чураются дышать над картошкой японской изобретательности. Даррен Аронофски несколько лет собирался снять игровую версию «Истинной грусти» (1998) Сатоси Кона, даже купил права на экранизацию, но в итоге струсил и вставил несколько сочных сцен из выдающегося аниме про слияние художественной реальности и повседневности сначала в «Реквием по мечте» (2000), а затем и в «Черного лебедя» (2010). Вся изобретательность «Начала» (2010) Кристофера Нолана идет трещинами, если рядом поставить «Паприку» (2006) того же Кона, где ученые лечат неврозы столетия, задорно путешествуя по фантасмагорическим мирам пациентского подсознания. Влияние культового «Акиры» (1982) Кацухиро Отомо, который, как принято считать, спровоцировал настоящий аниме-бум в США и Европе, можно разглядеть в «Петле времени» (2012) Райана Джонсона и «Матрице» (1999) тогда еще братьев Вачовски, которые также вдохновлялись «Призраком в доспехах» (1995) Мамору Осии, другим шедевром японской анимации про мрачное высокотехнологичное будущее. Что и говорить про многочисленные попытки интегрировать в блокбастеры разной степени изобретательности двух главных союзников японского мейнстрима — кайдзю и мехаНазвание поджанра в научной фантастике, обозначающее мангу и аниме про исполинских роботов. Произошло от слова «механизм». Апофеозом подобного оммажа (или восторженной культурной апроприации) можно считать две американские версии «Годзиллы», выходившие в 1998-м и 2014-м, всю канитель под брендом «Трансформеры» (пока 2007–2017), а также дилогию «Тихоокеанский рубеж» (2013–2018).
Наконец, головокружительные по облику и морали современные мультсериалы во главе со «Временем приключений» настолько пропитаны эстетикой и философией аниме, что никто уже не считывает их как чужеродные. Еще в первом мультсериале «Черепашки-ниндзя» характерное дробление экрана и прочие визуальные кунштюки ассимилировались на западном телевидении. История про четырех подростков-черепах, к слову, максимально показательна: брутальный, как весь американский андеграунд того времени, одноименный комикс Кевина Истмена и Питера Лэрда появился в середине 1980-х под мощным влиянием японской массовой культуры, которая начала проникать на запад только в 1970-е. «Черепашки-ниндзя» — хрестоматийный пример запойного обожания всего нового: от заковыристого японского оружия до одежды и словечек (например, нью-йоркские пресмыкающиеся любят обозвать кого-нибудь «гайдзином»«Иностранец» по-японски, сокращение от «гайкокудзин», осевшее и в других языках).
Тут время нажать на паузу и отвести западную культуру от канатов, чтобы совсем не аннигилировать творческую волю режиссеров и сценаристов без японской прописки. Конечно же, все гораздо сложнее, и дело не только в том, что для западного зрителя, сформированного в иной культурной парадигме, даже свинцовые банальности индустрии развлечений Востока могут показаться невероятно оригинальными. Успех японской культуры, которую так широко обсуждают в США и Европе, — тоже результат плодотворного кровосмешения.
Удар под дых: «бог манги» Осаму Тэдзука, во многом заложивший визуальные и сюжетные основы как манги, так затем и аниме, вырос на Уолте Диснее и братьях Флейшер — и их влияние сбросить со счетов невозможно (отсюда, в конце концов, тянется история с модой на большие глаза). Как и интерес мангакиХудожник, рисующий мангу, зачастую — еще и автор сценария, скажем, к древнегреческой мифологии и европейскому кино (например, у Тэдзуки есть фантазия на тему «Метрополиса» (1926) Фрица Ланга, который он не смотрел, а представил себе по мотивам известных фактов). Дисней, которого принято за многое (и справедливо) ругать, к слову, ходил в любимцах у целого пантеона замечательных людей: аниматор Федор Хитрук, режиссер «Винни-Пуха» и «Каникул Бонифация», скрупулезно изучал работы американского коллеги, а Сергей Эйзенштейн писал, что «фильмы Диснея — это бунт против расчлененности и узаконенности, против мертвенности и серости»См. незавершенную статью режиссера «Дисней». Такая вот реплика в защиту американского мейнстрима не только из Японии, но и социалистического лагеря.
Чтобы совсем сбить пафос восточной инаковости, неплохо напомнить, что многие котируемые в Европе и США японцы работают со знакомыми здесь культурными сюжетами. Акира Куросава экранизировал европейских классиков: от Федора Достоевского («Идиот») до Уильяма Шекспира («Ран» — по «Королю Лиру», «Трон в крови» — по «Макбету»). В романах писателя, драматурга и сценариста Кобо Абэ, которого крайне успешно экранизировал любимый режиссер Андрея Тарковского Хироси Тэсигахара («Женщина в песках», «Чужое лицо»), прослеживается влияние Франца Кафки, Льюиса Кэрролла, Николая Гоголя и Федора Достоевского, что он никогда не скрывал и любил упоминать в интервью.
Наконец, возвращаясь к хищным городам и ходячим замкам, ароматом западной культуры недвусмысленно пропитано (в хорошем смысле) и творчество Хаяо Миядзаки. Его полнометражный дебют «Люпен III: Замок Калиостро» (1979) отсылает к палповомуОт слова «палп» — бульварная литература джентльмену-грабителю Арсену Люпену и фигуре итальянского мистика Алессандро Калиостро. Экологический постапокалипсис «Навсикая из долины ветров» (1984), основанный на манге самого Миядзаки, частично вдохновлен «Одиссей» Гомера, откуда и позаимствовано имя главной героини. В «Небесном замке Лапута» (1986) слышны отголоски «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта, в «Порко Россо» (1992) — «Касабланки» (1942) Майкла Кертица и итальянского неореализма, в «Рыбке Поньо на утесе» (2008) — «Русалочки» Ганса Христиана Андерсена и средневекового германского эпоса (на самом деле Поньо зовут Брунгильда, как героиню «Песни о Нибелунгах»). «Ходячий замок» (2004) и вовсе основан на одноименном английском романе Дианы Уинн Джонс, написанном в 1986 году.
Как несложно догадаться по приведенным примерам, именно баланс между знакомым и незнакомым способствует началу прекрасной дружбы даже с, казалось бы, невероятно самобытными авторами. В конце концов, ради возможности увидеть будничное, привычное и набившее оскомину в новом свете многие и ходят в кино, читают книги и вообще контактируют с искусством. Что, разумеется, эксплуатируют не только фантазеры и визионеры, но и режиссеры средней руки, вероломные продюсеры, а также хищные поселки рекламных отделов. На каждый passion projectСтрастно желаемый проект, иными словами — «проект мечты» (страсть Гильермо дель Торо к исполинским роботам и фантастическим тварям закономерно вылилась в «Тихоокеанский рубеж») приходится десяток калек разной степени изобретательности. От «Призрака в доспехах» со Скарлетт Йоханссон, чей визуальный ряд зачастую покадрово цитирует аниме Мамору Осии, игнорируя его сложное философское наполнение, до аляповатой «Тетради смерти» от Netflix, совсем уж топорно перенесенной в американские реалии (не спасает даже Уиллем Дефо в роли бога смерти).
Несмотря на риски бесталанного плагиата, культурной апроприации и прочие подводные камни, иногда подсмотреть у людей иного мировоззрения и визуальных привычек совсем не зазорно. Особенно если все новое затем находчиво аранжировать по-своему. В конце концов, авторские наглость и видение ценятся даже в Голливуде, где излишней оригинальности заметно опасаются. Так что, как говорится, банзай, режиссер!
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari