С одной стороны, поиск потерянного ребенка – сюжет всей мировой истории (от Софокла до Островского, включая Шекспира, Лопе де Вега, Бомарше). Нельзя забывать, как артистка А.К.Тарасова рыдала над артистом В.В.Дружниковым в постановке «Без вины виноватые» 1945 года, и нельзя не заметить, что подобные мелодрамы пользуются популярностью в годы войн и разрушений, всегда, до или после (будь то Самосская война, война за независимость, первая или вторая мировая). В иные времена – мирных передышек и поступательного развития – они кажутся слишком надрывными, недостаточно мотивированными, дидактичными и просто глупыми.

С другой стороны, если взять отдельную историю Британии, то, когда британцы себя лелеют, они радуются («Четыре свадьбы и одни похороны», «Реальная любовь»), но и ругать себя не стесняются на самом полном серьезе («Интимные отношения», «Сестры Магдалины»). Ругают себя британцы, как правило, отнюдь не в жанре мелодрамы, а с точки зрения аналитической философии, оговаривая нюансы прецедента таким образом, чтобы его потом веками можно было использовать для примера (прецедентное право). Им свобода практически полезна. В отличие от Голливуда, свобода в британском кино – не содержание, а форма, не предмет обсуждения, а бытовая традиция.

При этом, несмотря на былые победы с «Опасными связями» и «Королевой», несмотря на личный «Феликс» «За достижения всей жизни», британец Стивен Фрирз уже много десятилетий считается крепким ремесленником без особого почерка. Его свобода всегда ограничена заказом, и к нему полностью применима классическая оценка правого уклониста: что-то понравилось больше, что-то меньше. Но нельзя недоучитывать, что именно Фрирз является автором личной многочасовой телевизионной «Истории английского кино», он – фанат его. И его недавняя «Филомена» в первую очередь интересна именно как образчик традиционной культуры.

Да, это слезливая мелодрама о поиске ребенка. Вечно страдающая мать (Джуди Денч) в день пятидесятилетия своего потерянного сына достала и рассмотрела единственное, что от него осталось: детскую фотографию; что заметила ее вполне взрослая законная дочь и заволновалась. Но это и довольно ехидная социальная критика, потому что в то же самое время с Би-Би-Си уволили журналиста (Стив Куган), который будто бы некорректно высказался про 11 сентября, хотя он этого не делал, а шутил по другому поводу, но теперь навсегда ославлен и работу найти не может. И вот эти двое случайно сходятся на узкой тропке и проживают совместный сюжет, ставший сенсационным. Как? Почему?

Журналист вообще-то собирался приняться на бесхлебице за книгу по истории России, которую знает и находится в теме, владеет материалом. Скорее всего, книга была бы хорошая. Но попал он на вечеринку, где в аутсорсинге официанткой работала дочь страдающей матери, и она к нему ­обратилась. Выглядит это совершенно естественно, стильно, не вызывает вопросов, не требует акцентов: подошла и спросила, пожала плечами на отказ. Первоначальный отказ выглядит тоже совершенно естественно: каким местом сдалась журналисту ирландская старуха, когда у него на носу русская история?

«Филомена»

Но в англоязычных странах в профессию входит любимая русская присказка Рейгана «доверяй, но проверяй». Уволенный Мартин Сикссмит назавтра пошел и проверил и вдруг наткнулся (интуитивно, журналистским чутьем) на вроде бы частный случай, который, однако, если покопать, можно неплохо раскрутить. То есть Сикссмит вовсе не альтруист, не время ему заниматься благотворительностью, но даже по части прибыли эксцентричная ирландская старуха может порой перевесить историю неких стран. Она станет актуальней. Это может отсюда показаться авантюрой: он же много денег истратил, когда ввязался, собственных денег без всякой гарантии. Но так кажется только отсюда.

Для нормального журналиста камнем преткновения становятся ложь, лицемерие и ханжество, как только он с ними сталкивается. Это не бесконечные воспоминания Филомены Ли о своей жизни с 1952 года, а вполне современный сюжет. Она-то, конечно, повспоминает, как случайно забеременела, как собственный папа сдал ее в монастырь, как издевались в монастыре при родах, как заставили потом четыре года отрабатывать за постой, как отобрали ребенка, как потом его продали богатым американцам. Все это очень душещипательно, но интерес держит не мелодрама, а спокойная, хладнокровная систематизация фактов: всего полвека назад ирландские католики считали внебрачного ребенка преступлением, которое затем оправдывало их собственные преступления, и до сих пор не хотят в этом признаваться. Журналист злится и становится на многое готов, когда видит неуважение к своей профессии, притом ничего у монахинь он не нарушал. Просто ходил, разглядывал. Возникает сегодняшний накал страстей.

Тем не менее факты из фильма тоже не новы: Питер Муллан их сделал киносенсацией еще в 2002 году (как раз в момент действия «Филомены») и добавил еще, что монастырские ужасы длились аж до 1996 года. Для публики новостью становится другое: по форме фильм представляет собой не собственно мелодраму, а размышление о ней, рефлексию об этом жанре, и недаром Стив Куган, сыгравший главную роль, стал одним из соавторов сценария – как и сам Мартин Сикссмит стал автором книги о Филомене. Такая сопричастность всех со всеми позволяет создать действительно ответственное высказывание, которому не мешают ни слезы, ни надрыв, ни дидактика. Наоборот, они использованы для того, чтобы любой простак уже понял: врать нельзя, неполезно. Если он хочет объяснения на пальцах – ему объяснят на пальцах, причем с учетом того, что Фрирз когда-то прославился гей-комедией «Моя прекрасная прачечная», а за «Лиама» получил Католический приз в Венеции.

Поэтому речь идет не столь о душещипательном и бесплодном путешествии в Америку, сколь о свободе не врать и о том, каким же она достигается долготерпением. Поехать было можно и в Россию, но все решается дома («на том стою и не могу иначе», «здесь Родос, здесь прыгай»). Это как тест на внимательность: вам мило улыбаются и кормят пирожками, вы сидите в мягких креслах в уютном кабинете, но при этом ни секунды не заблуждаетесь насчет того, что вам все врут. Вам говорят, что все сгорело при пожаре, а вы твердо знаете, что они сами все сожгли. Или кто-то еще говорит, что вообще не был с кем-то знаком, никогда не бывал в Ирландии, и угрожает полицией, но, несмотря ни на что, вы должны его самого заставить сказать правду. Вы иначе не уйдете, с полицией или без. Чтобы достичь этой стадии невранья, нужны, наверное, те же пятьсот лет, как для полива английского газона. И еще кое-что.

Напыщенное слово «толерантность» вошло у нас в моду как предмет для насмешек. Однако простушка Филомена Ли терминологией не страдает. Она читает дамские романы, пересказом которых всю дорогу донимает несчастного Сикссмита. Да и вообще эти двое – крайне неподходящая пара даже для пятиминутного контакта. А тут целая длинная история. Но для того и нужна толерантность не в качестве слова, а в качестве непременного условия свободы. Кто-то читает дамские романы, а кто-то – про русскую революцию. Кто-то всю жизнь ходит к мессе, а кто-то – некрещеный. Кто-то рожает вне брака, а кто-то рождается гомосексуалистом. Рейган и Буш могут быть лютыми гомофобами, но этот гомосексуалист станет их личным юрисконсультом. А потом заболеет СПИДом и умрет молодым, и ему ничего за это не будет. Разницу между людьми не акцептируешь в схоластических диспутах, не введешь президентским указом. Она может быть принята (или не принята) только в традиционном быту.

Лишь церковь врет и изворачивается до последнего, не вынося сор из избы, что вполне объяснимо. Церковь от роду ориентирована на паству, остальные – «заблудшие овцы». Ей чертовски мучительно переходить от рода человеческого к каждому частному «грешнику» и отвечать за него. Но в современной, по-прежнему католической Ирландии она будет за это наказана как за профнепригодность. Никто не виноват, что церковники не догнали цивилизацию, и никому в «Филомене» не жалко монашек, хотя они все под конец глубокие старушки.

«Филомена»

Ясность высказывания достигнута ясностью правил игры на протяжении всей мелодрамы. Фрирз, Денч и Куган играют в нее почти по Брехту – все время довольно насмешливо глядя на себя со стороны. Они больше не хотят, чтобы мелодрама (про похищение Европы, измену Елены Прекрасной, убийство детей герцога Кларенса, царевича Димитрия или княжны Таракановой, которых потом искали и находили с оружием в руках) стала поводом для пролития крови. Они больше смеются над трагической ситуацией, оставляя лишь публике плакать над ней. «Пускай она поплачет, ей ничего не значит».

Все бесчисленные оговорки нужны сегодня в кино для самой простой вещи: для съемок крепкого жанра, ничем не выдающегося, только делающего свою работу. Развлечь людей, вызвать эмоции. В сущности, весь развлекательный потенциал «Филомены» – это свобода подробностей, уточнений, реплик в сторону, свобода в работе с любым материалом, которая во многом является уникальной традицией британского кино. Они видят мир целиком и не со вчера. Но по-другому вообще не понимают.