Один из победителей прошлогоднего фестиваля в Санденсе, ужастик "Ведьма" вышел в этом году в мировой прокат, продолжая собирать хвалебные отзывы критики и зрителей. Высокую оценку картины в полной мере разделяет Дмитрий Комм.

В 2015 году малобюджетный мистический триллер "Ведьма" произвел фурор на кинофестивале в Санденсе, завоевав приз за лучшую режиссуру и получив такие единодушно-восторженные отзывы в крупнейших изданиях, от The Guardian до New Yorker, каких фильмы этого жанра не удостаивались, наверное, со времен "Ребенка Розмари". Выйдя в широкий прокат в 2016 году, "Ведьма" снискала неменьший успех у зрителей, собрав 32 миллиона долларов. Стивен Кинг написал о ней: "Этот фильм напугал меня до смерти. Это настоящее кино – полное страсти, одновременно интеллектуальное и чувственное". И самое главное: всех этих похвал добился никому до той поры не известный дебютант Роберт Иггерс, бывший театральный художник, снявший "Ведьму" по собственному сценарию со скромным бюджетом в 1 (один) миллион долларов. Для Иггерса эта картина стала чем-то вроде акта персонального экзорцизма. "Ведьмы завораживали и пугали меня с юных лет; они были ночным кошмаром всей моей жизни, – говорил он в интервью. – До тех пор, пока я не сделал этот фильм. Больше они мне не снятся".

Зато они гарантированно будут сниться зрителям. Это неприятная новость для тех, кто под фильмами ужасов понимает подростковые комедии про маньяков в дурацкой маске, забывающиеся через час после просмотра. "Ведьма", носящая подзаголовок "Сказка Новой Англии", обладает гипнотическим воздействием настоящей волшебной сказки: она затягивает в себя зрителя, погружая его в лабиринт мрачных фантазий и архетипических образов, которые врезаются в память (например, я точно знаю, что до конца своих дней не забуду кадр с вороном, клюющим женскую грудь). Посмотреть "Ведьму" – все равно что побывать на спиритическом сеансе, и это сходство усиливается тем, что, в отличие от большинства современных хоррормейкеров, ее автор хорошо знает свой материал. Это почувствовали многие, и не случайно одна из рецензий гласит: "Этот фильм заставит вас сразу после окончания сеанса бежать в ближайшую церковь".

Как Иггерсу и его съемочной группе удалось добиться такого эффекта? "Ведьма", несмотря на кажущуются простоту, многоуровневный фильм, несущий в себе множество смыслов. На сюжетном уровне это история про пуританскую семью середины XVII столетия, построившей ферму в отдаленном лесном уголке Новой Англии. Детальная реконструкция быта и образа мыслей подобных семей впечатлит самых придирчивых историков: Иггерс буквально списывал диалоги персонажей с писем и дневников той эпохи, а потому мы с первой же сцены погружаемся в невротическое пространство безостановочных молитв и разговоров о греховной природе человека, добродетели, искуплении, – способных напугать сами по себе, без всяких ведьм. В этой атмосфере религиозной паранойи растет юная Томазина – старшая из четырех детей семейства (блестящая работа девятнадцатилетней балерины Ани Тейлор-Джой, также дебютирующей в большом кино). "Ведьма", таким образом, приобретает черты "драмы взросления", истории о пробуждающейся женственности в извращенном, репрессивном окружении.

"Ведьма", трейлер

Когда Томазина, оставленная няньчиться с новорожденным Сэмюелом, таинственным образом теряет его – младенец исчезает, стоит только ей на несколько секунд закрыть глаза – религиозный невроз ее семьи начинает перерастать в истерию. Тем временем, в лесной чаще при слабом, колеблющемся свете мы видим чудовищное существо, совершающее ритуальное убийство этого младенца. Нарушив в самом начале картины главное табу американского кино – негласный запрет на показ убийств маленьких детей – Иггерс лишает зрителя психологической защищенности. Отныне мы знаем: в этом фильме может произойти все, что угодно, и никто из героев не защищен автором от гибели или чего-то похуже.

Но это только завязка. Далее, используя мифологические образы – ближайшими источниками заимствований служат сказки братьев Гримм – Иггерс погружает нас в настоящий юнгианский кошмар, из которого, как из зачарованного леса, нет выхода. Крушение патриархального семейства – еще одна важная тема фильма – разворачивается на экране параллельно увеличению числа жутких, необъяснимых событий и к середине фильма мы уже не знаем, что из происходящего объясняется кознями ведьм, а что – фрустрацией и религиозным фанатизмом персонажей. При этом в самой эстетике картины ничего сказочного, фэнтезийного нет: все события, даже самые невероятные, показываются с почти кубриковской детальностью, все натурные съемки происходят в естественном освещении, даже если освещение исходит от обычных свечей, и этот гиперреализм заставляет "Ведьму" выглядеть еще более пугающей.

"В аутентичности есть нечто магическое, – утверждает Иггерс. – Я хотел понять, что является главным в архетипе ведьмы и почему он был столь могущественным. В те времена люди верили, что ведьмы крадут детей, режут их на части, летают на метлах. Это было частью их реальности, и если вы разделяете ее, то погружаетесь в нечто по-настоящему примитивное и страшное. Именно поэтому мне важно было аутентично воссоздать на экране дух времени, чтобы ведьма снова стала реальной и могущественной".

Эта концепция оказалась столь же удачной по замыслу, как и по воплощению. За аутентичными костюмами, эскизы которых Иггерс рисовал лично, аскетичным, но точным визуальным решением, где отдельные кадры напоминают о световых приемах голландской живописи той эпохи (оператор Джарин Блашке за свою работу в "Ведьме" был включен Variety в десятку лучших кинооператоров 2015 года), и саундтреком, при записи которого использовались настоящие инструменты XVII века, оживает жуткая психическая реальность, породившая процессы над ведьмами в Салеме. Воссоздание образа мыслей и чувств людей ушедшей эпохи и неизбежно возникающие проекции в современность стали главным достижением картины. Благодаря этому, картина выглядит скорее мистико-философской драмой, чем хоррором; стоит ближе к фильмам Бергмана и Дрейера, вроде "Девичьего источника" и "Дня гнева", чем к лентам вроде "Изгоняющего дьявола".

На психологическом уровне ужас заключается в том, что конфликт фильма выстроен не между рацио и хаосом, как в большинстве современных хорроров, а между пуританским фанатизмом и языческой архаикой – и это столкновение двух монструозных сущностей делает героиню картины Томазину проигравшей в любом случае. В финале, переплетя линии драмы взросления и демонической одержимости, Иггерс увенчивает фильм одной из самых мрачных и визуально впечатляющих сцен в современном американском кино, словно бы иллюстрирующей известное высказывание Юнга: "Магическое – это просто другое слово для обозначения психического. Демоны никуда не исчезали, они лишь приняли иную форму и называются теперь психическими факторами".

"Ведьма"

Многие критики усмотрели в "Ведьме" большое влияние фильмов Романа Поланского, хотя сам Иггерс называет своим главным источником вдохновения "Сияние" Стенли Кубрика. С Поланским, равно как и с другими классиками фильмов ужасов 60-х годов прошлого века, Иггерса роднит богатая эрудиция, интерес к мифологии культуры, которые он сам характеризует как "старомодность". В "Ведьме" он почти демонстративно не пытается разжевать что-либо аудитории и даже не слишком стремится ей нравиться. "Я смотрю старые фильмы, читаю старые книги, слушаю старую музыку, интересуюсь старинной живописью, – говорил он прессе. – Вряд ли я в ближайшее время буду снимать кино на современную тематику".

Впрочем, что станет делать Роберт Иггерс в ближайшем будущем, уже известно: ремейк "Носферату" Ф.В. Мурнау. Амбициозное и опасное решение, которое может похоронить его карьеру в самом начале пути. Но человек, который победил страх перед ведьмами, вряд ли испугается прародителя всех кинематографических вампиров.