Берлин‒2009. Политическое кино. Болезнь левизны

От 59-го Берлинале ждали, как всегда, политических фильмов. Формально такие ожидания обмануты не были. Но досада на тривиальные интерпретации важнейших социальных коллизий все же осталась. Особенно этот упрек касается конкурса. Зато в параллельных программах происходило если не самое интересное, то в любом случае самое актуальное. И — что самое главное — не было там утешающей политкорректности европейских режиссеров или глянцевого лоска голливудских.

В нынешнем году Германия отмечает двадцатилетие падения Берлинской стены. Это историческое событие — несомненный повод отобрать на фестиваль продукцию местного производства. Из множества немецких картин стоит отметить «Вне дорог» (Von Wegen) Ули Шуппеля — документальную историю о путешествии культовой западногерманской группы Einsturzende Neubauten в Восточный Берлин, которую сняли сами музыканты 21 декабря 1989 года. Крохотный эпизод из жизни помешанных на музыке берлинцев, обитающих по разные стороны Стены. Однодневная встреча рокеров и зрителей, никогда не видевших друг друга — участникам группы до того момента ни разу не разрешали выступить в ГДР. Фильм, локальный со всех точек зрения — места, времени, небольшого числа действующих лиц, но в нем запечатлелась объемная, психологически турбулентная атмосфера Германии накануне краха коммунизма. А старая музыка, навевая не только ностальгические воспоминания, освидетельствовала реальность, которая кажется диковатой или даже нереальной сегодня. (Если сесть на электричку в Кройцберге и прокатиться до Лихтенберга, весь этот нехитрый путь займет минут двадцать, а тогда на него уходил практически весь день.)

«Германия 09 — 13 коротких фильмов о состоянии нации»

На Берлинале по традиции были отобраны не только фильмы о нацизме — «Чтец» (The Reader) с Кейт Уинслет или «Воскресший Адам» (Adam Res-urrected) с Джефом Голдблумом, — но и чуть ли не обо всех памятных датах новейшей немецкой истории: о сорокалетии студенческих революций 1968 года, о создании Фракции Красной Армии, о тридцатилетии «Немецкой осени», о десятилетии с начала социальных реформ Шрёдера... Таким образом, размышления режиссеров не ограничились воспоминаниями о жизни в эпоху существования Стены, но побудили задуматься о настоящем и будущем Германии. Показанный вне конкурса фильм «Германия 09 — 13 коротких фильмов о состоянии нации» (Deutschland’09 — 13 kurze Filme zur Lage der Nation) сфокусировал внимание зрителей на возможных вариантах национальной идентификации. Лента, снятая тринадцатью немецкими режиссерами по модному принципу сборника коротких новелл, — совсем не то же самое, что каннский юбилейный «Каждому свое кино» или проекты типа «Париж, я тебя люблю», «Нью-Йорк, я тебя люблю». Немецкий сборник — в первую очередь, политическое высказывание, а уж потом демонстрация разного рода индивидуальных способностей осуществить проект «на заданную тему».

Дани Леви в кассовом хите «Мой фюрер, или Самая правдивая правда об Адольфе Гитлере» два года назад уже обращался к комедии об этом «супергерое». Теперь он в новелле «Иисус» (Joshua) взялся за фарс о еврейском ребенке-ангелочке, взлетевшем в небо, а затем впорхнувшем где-то в провинции в подпольный штаб наци, где с долгожданной радостью был принят за «мессию»-фюрера, ибо подпольщики стыдливо, но убежденно верят в Великую Германию. Мальчик взмывает в небо после того, как его невротик-отец принимает лекарство, которое расцвечивает розовым светом не внутренний мир больного, но «современную реальность». Такого же лекарства ожидает в кабинете врача и грустная «Ангела Меркель», испытывающая пока... легкий невроз.

«Кашмир. Путешествие к свободе», режиссер Уди Алони

В другой новелле — «Рамзес» (Ramses) — режиссер Ромуальд Кармакар поиздевался над национальной сексуальной репутацией. Или над идеей такой репутации. Ведь немецкое порно давно обсмеяно на все лады. А разве, задается автор вопросом, туповатая прямолинейность, абсолютное отсутствие фантазии в немецкой порнопродукции не является показателем «национального характера»? Новелла Кармакара — монолог владельца борделя, выходца из Азии, разоблачающего повадки своих немецких клиентов, но и со смехом признающегося в собственной сексуальной трансформации на новой родине. В финале он с трогательной иронией объясняется в любви к этой чудесной стране. Режиссеры сборника «Германия 09» попытались разобраться в идейных исканиях и персональных фобиях своих сограждан. Подобные стремления в этой стране долгое время сознательно подавлялись, считались дурным тоном, но теперь настало время не только каяться в своем постыдном прошлом, но и, смеясь, с ним расставаться...

Война и мир

Тема современных войн в кинематографе последних лет сосредоточена на Ираке. Важно, однако, что Берлинале-2009 обратил внимание и на другие «горячие точки». В «Панораме» показали «Кашмир. Путешествие к свободе» (Kashmir: Journey to Freedom) Уди Алони. Это истории о кашмирцах, живущих на родине, или на Западе, или вернувшихся на родину с Запада. История об адвокатах, правозащитниках, театральных режиссерах, военных и, наконец, о Ясине Малике, лидере Фронта освобождения Джамму и Кашмира. Проблемы Джамму и Кашмира, когда-то независимого государства, полвека назад разделенного на отдельные территории между Индией и Пакистаном, всплывают на фестивалях нечасто, да и этот показ прошел без особого внимания. Что очень странно, ведь когда-то терроризм — давний кошмар в отношениях между Индией и Пакистаном — встречался в новостях с такой же периодичностью, что и информация о терактах в Северной Ирландии. Нынешний кризис пакистанской власти рискует обострить, как считают аналитики, «новости дня» из этого грозного региона в самом ближайшем будущем.

Поэтому фильм Алони — редкий случай прямого политического жеста. Алони известен как радикальный философ, сформулировавший тезисы о «левом мессианстве». Мессианству же не очень интересен анализ, поскольку определяет его волю и просится быть запечатленной на пленке демонстрация жертвенности и несправедливости. Конечно, Алони убежден в правоте своих героев, он смотрит на них с восхищением юного рекрута с наполеоновскими амбициями. Его персонажи трогательны и трагичны, а главный среди них — Ясин Малик — еще и образец утонченного мужского идеала. При этом режиссер ухитрился показать и неоднозначность бывших террористов — ныне правозащитников.

trance скачать mp3

И заставил задуматься над очевидным, казалось бы, фактом: почему-то всегда и везде рядом с легальными ненасильственными структурами сопротивления (типа Фронта освобождения Джамму и Кашмира) непременно концентрируются террористические организации, каковой когда-то был, собственно, и сам Фронт, чей лидер прежде не исповедовал непротивление злу насилием, а теперь... перестроился.

«Шторм», режиссер Ханс-Кристиан Шмид

Югославская война тоже засветилась на экранах Берлинале и была реактуализирована в его контекстах. Значимость конкурсного «Шторма» (Storm) немецкого режиссера Ханса-Кристиана Шмида может быть социально осмыслена только в сравнении с другими фильмами, посвященными балканской проблеме. В 90-е годы да и после начала военной операции НАТО против Югославии Балканы были мегапопулярной темой в кино, причем «агрессоры» и «жертвы» были на экране в равном статусе. Даже в обычных боевиках непременно появлялись злодеи-сербы — либо звероподобные громилы, либо трагичные мстители, которые вроде и вызывали сострадание, но тем не менее имели в чемодане атомную боеголовку. Трагизм героя («Миротворец», 1997, режиссер Мими Ледер), прибывшего в Нью-Йорк из Боснии, но представлявшего хорватов, сербов и боснийцев, ничуть не помешал американским силовикам пристрелить мстителя, грозящего взорвать половину города. Он — террорист. А вот в «Экстремалах» (2002, режиссер Кристиана Дугая) лыжники, снимающиеся в рекламном ролике где-то в западноевропейских горах, сталкиваются с беглым сербским военным преступником, вооруженным до зубов и окруженным преданными сторонниками, столь же крепкими и крутыми. Однако неподготовленные к такому повороту событий спортсмены с легкостью выиграют битву за жизнь.

Качественное кино старалось, конечно, дистанцироваться от подобной послевоенной тактики и трактовки балканской темы, но не всегда успешно. Данис Танович в «Ничьей земле» рассказал о бездушной роли миротворцев на Балканах, о трагическом столкновении серба и боснийцев. Режиссеру было сложно снимать недавних врагов беспристрастно. Этот фильм, получивший в свое время премию «Оскар», и, может быть, справедливо, включает массу деталей, недвусмысленно указывающих на агрессивную нетерпимость сторонников объединенной Югославии. Майкл Уинтерботтом в фильме «Добро пожаловать в Сараево» взялся за сюжет о военных журналистах. И тоже не смог избежать намеков на зловредную роль Сербии. Не важно, что при этом местное население у него было всего лишь фоном, на котором кто-то в кого-то постреливал, а центром конфликта — проблема этического выбора журналистки, желающей помогать страждущим, но вынужденной быть безжалостной по долгу службы.

Образу «плохих сербов» немало способствовала реальность середины 90-х годов, бездарная политика власти самой Югославии. Да и кинематограф, несмотря на многочисленные примеры PR-кампаний на экране, лишь свидетельствовал о тенденциях. Казалось, что в начале 2000-х ситуация могла измениться — вторжение НАТО в Югославию было встречено массовыми протестами. Деление на «злодеев» и «жертв» полюсами оценок не обменялось: слишком примитивным оказался бы «выход из положения». Но число «злодеев» все-таки существенно увеличилось. И появились вопросы о том, какова была роль медиа в той войне тоже, почему Гаагский трибунал, зная о «несербских» преступлениях на Балканах, упорно предпочитал их игнорировать? Захватывающие, между прочим, киносюжеты. Но они написаны не были.

Поэтому конкурсный берлинский «Шторм» смотрелся странно. Сюжет о «недоосужденности», об ушедшем времени, о новой жизни, которой живут и преступники, и жертвы, был задуман еще до признаний прокурора Карлы дель Понте в том, что в Гааге знали о преступлениях... например Армии освобождения Косова. Сегодня такой сюжет неизбежно воспринимается как конъюнктура, что, наверное, почувствовало и берлинское жюри, оставив без призов картину, отлично принятую и публикой, и прессой.

«Шоковая доктрина», режиссеры Майкл Уинтерботтом, Мэт Уайткрос

В документальной секции «Панорамы» хитом оказался последний фильм Майкла Уинтерботтома и Мэта Уайткроcса «Шоковая доктрина» (The Shock Doctrine), экранизация одноименной книги суперзвезды канадской журналистики Наоми Кляйн. Очевидна смелость режиссеров, решивших исследовать стратегию продвижения выгодных глобалистскому лобби экономических реформ путем «шоковой терапии», то есть использовать для этих целей внутренние войны и социальные потрясения. Наоми Кляйн, автор трудов о современном глобализме, получила за свою книгу множество премий, но удостоилась и отрицательных отзывов за избирательность своей критики, направленной только на «недемократические» реформы. Феноменальный по фактическому материалу фильм включает динамичную хронику событий (в Чили, Аргентине, ельцинской России и особенно в Афганистане и Ираке), смонтированных с интервью Наоми Кляйн. Военные же действия на Балканах режиссеры проигнорировали наверняка по единственной причине: войны на территории Югославии, хоть и стимулировали мощную политическую и экономическую реорганизацию, велись не консерваторами, а так называемыми демократами. Пересматривать же взгляды на балканский кризис прогрессивная общественная мысль Запада, видимо, еще не готова.

Осознанное нежелание отказаться от стереотипов в осмыслении сложнейших и болезненных социальных проблем делает левый кинематограф чрезвычайно уязвимым. А порой и опасным, поскольку утверждение «одной правды» оборачивается индивидуальными всплесками зомбированного коллективного бессознательного. Так, на пресс-показе «Шоковой доктрины» рядом со мной сидел обычный как будто бы человек — «тихий американец», рыдавший, глядя на кадры разрушенного Багдада, но моментально приходящий в себя и даже радостно аплодирующий, как только на экране появлялись кадры терактов в Нью-Йорке.

Но про таких людей я не увидела фильмов на Берлинале. Наверное, последствия давления определенной идеологической доктрины на отдельного человека не входят в интересы нынешних авторов до крайности упрощенного политического кино. Однако его последствия для общества не менее серьезны, чем шоковая терапия глобализма.