Старое и новое в сегодняшнем театре. Прямое высказывание

В далекие советские времена мечтой каждого так называемого молодого драматурга (некоторые уже нянчили внуков) было попасть на семинар в Дубулты. Месяц в весенней предсезонной Прибалтике, которая тогда заменяла нам заграницу, от одних латинских букв на вывесках кружилась голова, райская (по тем понятиям) жизнь в роскошном (по тем временам) Доме творчества писателей, модерновом (тогда!) билдинге на самом берегу Балтийского моря, дневные чтения пьес и общение с корифеями — Арбузовым, Розовым, ночные разговоры о проблемах мастерства под густой и темный рижский бальзам…

Виктор Славкин с группой актеров после премьеры спектакля «Взрослая дочь молодого человека»

Однажды в разгар такого диспута вклинился один семинарист: «Ребята, вы тут все гении, пишете заковыристые пьесы, всё знаете про театр и драматургию… Но одному я все-таки могу вас научить — как разговаривать с редактором. Вот вы приносите ему пьесу, и он первым делом вас спрашивает: «Про что произведение?» - и вы начинаете ему объяснять, рассказываете сюжет, демонстрируете характеры, подчеркиваете проблематику… И сразу попались. Пойдут уточняющие вопросы, и заплететесь окончательно. А отвечать надо четко и кратко, по-военному: «О чем пьеса? О любви и долге». Запомните эти слова и стойте на своем, как партизан на допросе. Поверьте человеку, который несколько лет оттрубил в «Воениздате». И вот 2003 год. Фестиваль «Новая драма». На сцене, пожалуй, первое поколение российских драматургов, которым не пришлось отвечать на идеологические вопросы советских редакторов и которым волшебные слова старого арбузовского студийца ни к чему.

Если кратко определить главное впечатление от просмотров — мы имеем дело с прямым высказыванием. Без посредников в виде редактора, цензуры, театральных чиновников. В школьной орфографии было одно такое правило: «Как слышится, так и пишется». Молодые драматурги так услышали — они так и написали. Адекватно себе, своему времени и поколению, к которому принадлежат. Они полностью за себя отвечают, им не нужно, как в свое время нам, хватать после спектакля зрителя за пуговицу и пересказывать то лучшее, что выкинули из пьесы строгие дяди из реперткома.

Авторам «новой драмы» можно верить, по их произведениям историки и социологи смогут изучать людей и настроения начала XXI века. Некоторые пьесы, показанные на фестивале, если подходить к ним строго, по меркам классического канона, являются скорее не пьесами, а художественными исследованиями. И это не прихоть драматургов и тем более не их слабость. К такой форме драмы их понуждает время, его ритм. Человечество еще никогда не попадало внутрь такого информационного калейдоскопа, где узоры жизни меняются с дьявольской скоростью. Порой это можно зафиксировать только с помощью «откровенных полароидных снимков». Ежедневные события жизни, которые, где бы ни происходили, сразу становятся известными всем, порой требуют их осмысления в открытой, прямой форме, и не в виде повествовательной истории, а путем накопления фрагментов и эпизодов.

На самую драматическую проблему наших дней — терроризм — братья Пресняковы отвечают пьесой, которую они так и называют «Терроризм». Драматурги ставят перед собой задачу почти научную — они исследуют бытовые, ординарные, знакомые каждому ситуации, в которых пока еще не в страшной форме, но уже присутствуют атомы терроризма. Самодур начальник и запуганные подчиненные, занудная бабушка и задерганный внучек, грубые нравы солдатской среды… Зритель следит не за сюжетом и развитием характеров, а за разнообразием и оригинальностью высказывания авторов в связи с актуальной проблемой. Недаром режиссер делает акцент на световом табло, где ведется обратный отсчет времени. Эта сценографическая деталь помогает усилить драматическое напряжение: успеют ли обезвредить бомбу — не успеют; будет взрыв — не будет… Нули на этих электронных часах совпадают с концом спектакля. Взрыва не произошло. Но пока убегали секунды и минуты, мы увидели ряд

«Серсо» Виктора Славкина. Режиссер Анатолий Васильев. Театр на Таганке

хорошо написанных и изысканно поставленных сцен на тему, которую по аналогии с известным фильмом Ромма можно обозначить как «Обыкновенный терроризм». Частенько над сценическими площадками, где проходили спектакли фестиваля «Новая драма», появлялся и витал дух драматурга Гришковца. В свое время именно он первым поразил, буквально пленил зрителя прямым высказыванием. На сцену выходил парень, мало похожий на актера и писателя, и просто рассказывал, что с ним случилось и что он по этому поводу думает. И это оказалось вдруг самым неожиданным, изысканным и даже сенсационным. Артистизм, вкус, литературные и режиссерские достоинства, сложности построения сюжета, четкость композиции до поры до времени были искусно скрыты под маской ошеломляющей простоты. Гришковец сразу выиграл у всех, даже не вступая в борьбу. Он вышел на совершенно другое поле и сразу сделал его своим. И потом уже в это заманчивое пространство потянулись многие.

Зритель устал от манерных звезд, самовлюбленных интеллектуалов, и простой (как бы!), бесхитростный (якобы!) разговор пришелся ему по душе. На сегодня сказаны все общие слова, обсуждены все глобальные концепции — нас интересуют детали и подробности, только они могут тронуть нас.

В последнее время я стал все чаще и чаще вспоминать одну историю (в стиле Гришковца, между прочим!), связанную с моей мамой, одну ее фразу, которая впрямую относится к тому, что мы сейчас обсуждаем.

После окончания института я был распределен в строительную организацию. Когда вечером я приходил с работы домой, мама подавала мне ужин, садилась напротив и спрашивала: «Ну, как было сегодня?» Я отвечал, мол, все хорошо, все в порядке, как всегда… «Нет, — прерывала она меня. — Вот ты пришел — и что?» Ее не устраивали мои дежурные общие ответы, она хотела, чтобы я поминутно описал ей свой рабочий день с самого начала: вот пришел -и что?

Не в высокоумных рассуждениях по поводу судеб человечества, а в самой технологии жизни ищем мы сейчас ответ на вопрос, что с нами происходит. Документ для нас обретает художественную силу. Книги воспоминаний, письма и другая документальная литература читаются сейчас гораздо активнее, чем художественная. Именно поэтому так быстро приобрел популярность «Театр.doc». Специально для него драматурги пишут документальные пьесы, где действуют реальные люди и обсуждаются острые проблемы сегодняшней жизни, драматической и абсурдной. Чего стоит только название одного спектакля — «Война молдаван за картонную коробку»! Подробности быта приезжих торговцев фруктами в Москве — это и есть современный эпос, что-то вроде «Калевалы» или «Манаса». А масштаб — не самомнение авторов, а качество нашей жизни. Какова жизнь, таков и эпос.

В рифму и в связи с «новой драмой» хочу упомянуть еще одно слово: «пафос». Я имею в виду его отсутствие в большей части современных пьес и спектаклей. В предфестивальном интервью журналист не без пафоса спрашивает Ивана Вырыпаева, автора пьесы и одного из исполнителей спектакля «Кислород»: «Что за вид искусства, основателем которого вы являетесь?» Тут бы автору надуть щеки и изречь что-нибудь основополагающее, а он отвечает: «Это не вид искусства, вернее, вид искусства все тот же — театральное представление. Но то, что мы делаем, скорее больше похоже на концерт. У нас дуэт, который точно так же, как и музыкальный дуэт, исполняет тексты под музыку».

«Взрослая дочь молодого человека» Виктора Славкина. Режиссер Анатолий Васильев. Театр имени Станиславского

Да, на концерт очень похоже: пустая сцена, в углу за звукорежиссерским пультом девушка-диджей в наушниках… Казалось бы, фигура чисто техническая, но именно она произносит последние фразы спектакля, которые, словно рычажок на пульте, мгновенно переводят внешне рэповый концерт в философско-трагический регистр. Контраст между легкостью формы и серьезностью содержания делает зрителя тревожно-внимательным к словам — острым, нежным, грубым, всяким, — которые всё сыплются и сыплются на него со сцены и не дают вальяжно откинуться в кресле, как если бы это действительно был концерт. При всей изысканности все до того естественно, просто, по-человечески, что даже накладки вплетаются в спектакль, не прерывая ноты, на которой он идет. На фестивальном показе в маленьком душном зальце «Театра.doс» одному зрителю вдруг стало плохо. Актерыостановили спектакль, сидевшие рядом вынесли молодого человека из зала, зрители и те, кто был на сцене, помогали, переживали за бедолагу… Потом Вырыпаев сказал: «Мы возьмем немного повыше», и все легко возобновилось.

Какую бы трагическую историю нам театр ни рассказывал, у него должна быть веселая душа. Это способствует сочинению и помогает восприятию сочиненного. Причем упомянутая выше легкость — не легкомыслие, веселость же — вовсе не юмористика.

На фестивале спектакль «Кислород» был признан лучшим и получил Гран-при. А теперь те слова, которые произносит девушка-диджей в финале этого трудного легкого спектакля, завершая страшный и нежный рассказ о любви двух — юноши и девушки из большого города: «Это Саша и Саша, запомните их такими, какие они есть. Запомните их, как старую фотографию. Они искали в отравленном воздухе кислород. На них где-то, очень далеко, в холодном космосе со стремительной скоростью летит огромный метеорит». Всё. Занавес. Которого в этом театре, конечно же, нет.

Некоторые театральные критики, близкие к фестивалю «Новая драма» и к новым драматургам, были удивлены и даже раздосадованы тем, что вторую главную премию - за лучшую пьесу — получил драматург с неновым именем — Людмила Петрушевская. Они писали: «Стоило ли затевать фестиваль, чтобы в результате…» Имея в виду, что у этого автора уже все есть, все премии, она давно классик, и зачем это ей? Их можно понять. Но фестиваль есть фестиваль, а соревнование — соревнование. Что поделаешь, если признанный драматург

побеждает своих молодых коллег не возрастом и авторитетом, а конкретным текстом и спектаклем. То есть сражается на равных и побеждает на их же поле. «Бифем» полностью соответствует регламенту и стилю фестиваля, думаю, если бы на титульном листе стояла другая фамилия, эта пьеса все равно попала бы в категорию «Новая драма». Жесткость сюжета, раскованность мышления, резкость диалога, шокирующие детали обеспечили бы ей место в фестивальной афише. Но здесь есть кое-что еще, отличающее «Бифем» именно как пьесу, а не просто хороший материал для спектакля. Этого «кое-чего» — а именно биографии персонажей — не хватало мне во многих фестивальных показах. В иных пьесах герои выходят на сцену, разыгрывают хороший эпизод, ведут острый диалог, изящно завершают его ударной репликой… Но я не знаю, откуда они пришли и куда уходят. Знать я, положим, и не обязан, но догадываться хочу, причем сам, вернее, якобы сам — по многочисленным деталям, рассыпанным автором по тексту. В хорошей пьесе, как любят говорить режиссеры, должно быть много всего и не только то, что на сцене. Порой то, что за сценой, важнее выставленного перед нами.

Пьеса Петрушевской — на двоих. Но попытаюсь перечислить тех, кто лишь на трех страницах текста подпирает героев на манер бэк-вокалистов: доктор Колин, балерина Нина Прохарь и ее мама, Митя-дилер, кутюрье Нина Потаповская, медсестра Галя, некая Ламара, Михаил, Рустам Хамчик, замыкающий альпинист Сашка, собака Рекс, Норкин и два Максима… Мелькает безымянная бабушка из поликлиники, которая, слыша, как мать прикрикнула на дочку: «Замолчи!», говорит: «А потом вырастет, не допросишься и словечка», — мелькает и запоминается! На сцене два человека, а за ней клокочет толпа. Мощный фон вспухает, прорывается, грозит затопить всю сцену. Это и есть пьеса Людмилы Петрушевской.

Новая драма сегодня востребована, более того, она становится модной. Театры рыщут в поисках нестандартных пьес, желательно из провинции, на литературных конкурсах побеждают восемнадцатилетние авторы. Такая, невозможная в советские времена ситуация дает автору шанс достойно выйти на сцену, не протиснуться с двадцать третьим вариантом замусоленной и уже противной самому автору пьески сквозь толпу дородных литературных дядек — а гордой походкой, расправив плечи, решительно и смело смотря в глаза зрителю, выйти на авансцену и прямо высказаться перед публикой самого престижного столичного театра или авторитетного международного фестиваля.

Однако прямое высказывание таит в себе и опасность. В технической науке есть такой предмет — сопротивление материала. Это понятие вполне можно применить к литературе и искусству. Собственно, говоря техническим языком, творчество и заключается в преодолении сопротивления жизненного материала при переводе его в художественную форму. Прежде каждому смелому шагу художника, нестандартной его мысли, сопротивлялась государственная идеология. Приходилось сильно изощряться, чтобы перепрыгнуть этот шлагбаум. Теперь все изменилось. Как пишут в железнодорожных инструкциях: «Нормальное положение шлагбаума — открытое». Но изощренность художникунеобходимо. Только теперь надо преодолевать препятствия внутренние. Драматург должен ставить перед собой нелегкие задачи и с невидимым зрителю трудом ихпреодолевать. В книге «Пустое пространство» Питер Брук писал, что плохая пьесаотличается от хорошей тем, что в плохой герои быстро выбалтывают свои секреты. И чем витиеватее будет путь к раскрытию секретов пьесы, тем интереснее зрителю.

Есть родство между нынешним поколением молодых драматургов и теми, кто начинал лет тридцать назад, хотя бы в том, что их определяют словами «новая драма», а нас называли «новая волна»… Мы — это Людмила Петрушевская, Алексей Казанцев, Марк Розовский, Ольга Кучкина, Анна Родионова… Нас поддерживали, помогали выходить на сцену Арбузов, Розов; в судьбе «новой драмы» активно принимают участие кое-кто из «новой волны» и ребята из следующего за нами поколения. Кстати, даже в советские времена между поколениями драматургов не было антагонизма. Как мы тогда говорили, «у нас хорошие старики». Эта традиция перешла и в сегодня. Благодаря колоссальной энергии Алексея Казанцева при поддержке старшего товарища Михаила Рощина, новые драматурги имеют свой театр - московский «Центр драматургии и режиссуры». Следующие за нами — Елена Гремина, Михаил Угаров, Ольга Михайлова — проводили семинары в Любимовке, через которые прошли почти все сегодняшние драматурги, потом вместе с еще более молодым Александром Родионовым открыли уникальный «Театр.doc», сразу ставший любимцем международных фестивалей… Благодаря всему этому, нынешние авторы могут реализоваться в своем доме, добиться успеха у своей публики, обрести свое лицо, свое достоинство, а уж потом отвечать на приглашения академических театров. И уж по-другому с ними будут разговаривать завлиты и главные режиссеры, не так, как разговаривали с нами — снисходительно, через губу, а иногда и вовсе не вступали в беседу…

Короче, нынешнее драматургическое сообщество многокрасочно, плодотворно, сплочено и свободно. И это мое прямое высказывание.