Корейский дневник
- №11, ноябрь
- Анатолий Гребнев
-
-
 |
| Анатолий Гребнев |
Анатолий Борисович Гребнев, известный кинодраматург, общественный деятель и наш всегда желанный автор, умер буквально на ходу, переходя дорогу около Дома творчества в Матвеевском, куда приехал, как всегда, с намерением поработать. Умер не своей смертью — его сбила машина. Только что был закончен очередной фильм по его сценарию — «Кино про кино», снятый Валерием Рубинчиком. Заваривались новые проекты — «последний сценарист», как называл себя Гребнев, никогда не сидел без работы. Еще совсем молодым человеком он начал вести дневник. Последняя дневниковая запись: «Еду в Матвеевское. Зачем?»
С 1945 года и до самых последних дней жизни А. Гребнев вел дневник. Вначале это была объемистая клеенчатая тетрадь, потом, в 60-е и 70-е, — маленькие записные книжечки, с 75-го вид дневников обрел свой стиль — особого формата в мелкую клеточку листки, с одной стороны исписанные каллиграфическим почерком автора… Послевоенные студенческие годы и кинематограф 60-х, Москва и Тбилиси, Ленинград, Сибирь и Европа, бесконечный калейдоскоп городов и мест, где случилось побывать журналисту, а затем и сценаристу Гребневу, множество самых разных лиц, историй и судеб, наброски к будущим сюжетам и каждодневные дневниковые записи…
Самая первая публикация этих записей — в его любимом журнале «Искусство кино». Это рассказ о путешествии в Северную Корею в 1980 году в составе делегации Союза кинематографистов СССР. Делегация состояла из режиссера Марлена Хуциева и кинодраматурга Анатолия Гребнева. Коллеги, соавторы, земляки, подружившиеся еще в школьные годы в Тбилиси, они совершили это путешествие вдвоем…
Книга «А.Б.Гребнев. Дневники 80-х» готовится к изданию в издательстве «Зебра». Галина Миндадзе
21 апреля День этот начался в самолете ИЛ-62. Летим прекрасно. Марлен заводит знакомства, и — оказываемся в кабине пилотов. Здесь четверо за работой. Штурман. Перед ним множество приборов, маленькое электронное табло показывает цифры (их выдает компьютер американского производства) — расстояние от Красноярска. Электроника фантастическая, непредставимая… 5.30 — посадка в Пхеньяне. Здесь — 11.30. Огромный Ким Ир Сен смотрит на нас с портрета, установленного над зданием аэропорта. Так сказать, визитная карточка страны… Нас встречают дети с цветами, фоторепортеры… Вот и наши корейцы. Одного зовут Ким Юн Сен, он заведует внешними отношениями по линии кино, другого — Ким Гван Бек, он наш переводчик. Здесь же первый секретарь посольства — озабоченный, куда-то спешащий Виктор Васильевич, лет тридцати двух… Пхеньян! Красивый пустынный город. Люди сплошь в темном, все со значками на груди. Военные, много военных. Девушки-регулировщицы. Светофоров нет… Гостиница «Потхонган» для иностранцев… Огромный круглый стол в ресторане. Это, объясняют нам, наш обеденный стол на все дни… Корейцы удаляются. Им здесь — нельзя… Вечером, в 6 часов, торжественное заседание во Дворце армии, на шесть тысяч мест. Зал полон. Сидят смирно, в полной тишине. Потом аплодируют дружно. У всех значки… За ними — наши, посольские. Мужчины и женщины провинциального вида, из Заполярья. Начинается. Выступает Пак Чен Ир, вице-президент КНДР. За ним — наш посол, Глеб Александрович Криулин, в прошлом секретарь Витебского обкома. Пак Чен Ир говорит о Ленине и ленинизме в прошедшем времени, наш посол — в настоящем. В этом разница и скрытый конфликт… Потом концерт. Очаровательный танец «Подсолнухи». Красочные костюмы и декорации. Музыка напоминает украинскую… В этот же день в посольстве узнаем: Ким Ир Сен — не подлинное его имя, так сказать, псевдоним, это имя какого-то погибшего героя, которое он взял, будучи еще на территории Маньчжурии в корейском корпусе, входившем в состав наших войск в 1945 году. Ему было тогда тридцать два года, и он в звании капитана командовал ротой… Узнаем: названий улиц, адресов в этом государстве нет. Посольские знают одно министерство — МИД, где другие — понятия не имеют, все скрыто… Памятника Ленину нет. Все насквозь прослушивается, разговаривать можно только на улице… Вечером в ресторане прием в нашу честь. Тян Чер, замминистра культуры и искусства, похожий на японца, жирный, дипломатичный. Изысканнейшая корейская кухня. Пища богов (так она и именуется на корейском: син-сен-ро), из тридцати трех компонентов. Чем больше компонентов (а вообще, это суп, как бы солянка), тем больше уважения гостю. 33 — это хорошая цифра, престижная…
Узнаем: критики в этой стране, даже критики сверху, нет. Воспитание на положительных примерах — так это называется.
Узнаем: личных автомашин нет. Это был мой наивный вопрос: а где же личные машины?.. Ничего «личного». Даже книги, произведения литературы — романы, повести «революционного содержания» — издаются безымянными: «коллектив авторов»…
22 апреля Мангёндэ — «родина вождя». Вереницы посетителей. Ровным строем, чеканным шагом — девочки-школьницы под предводительством военных…
Семья великого вождя — революционная семья, род его — революционный род. Даже прадед и тот «потопил судно американского империализма «Адмирал Шерман». Вот этот момент на картине.
А вот и сам вождь в возрасте восьми лет. Он обдумывает сейчас, как гласит надпись, свои великие революционные планы освобождения родины…
«Чучхе» означает буквально: сам себе голова. Идея чучхе, провозглашенная вождем, — самостоятельность, независимость, самооборона.
В магазины нам нельзя. Самим по улице нельзя. Населению запрещены любые контакты с иностранцами. Так сказать, чучхе в действии…
Театры, кино они посещают коллективно. Основные продукты и товары получают по карточкам. Это, впрочем, скрывается. Скрывается, в сущности, все. Кроме того что нам предназначено увидеть согласно утвержденной программе.
Вечером на посольской «Волге» с первым секретарем Евгением Васильевичем едем по городу. Вокзал. Остановились, вышли.
 |
| Анатолий Гребнев |
Толпы очень бедно одетых людей. «Зал для депутатов», как у нас. Депутаты тоже очень бедно одетые люди со значками… Мы их, конечно, переполошили своим непредусмотренным визитом. Вот за нашей машиной увязался джип. Фары ярко светят нам в спину, просвечивают нас насквозь.
Мы вправо, и они вправо, не отстают. Так проводили нас почти до самой гостиницы…
23 апреля Этнографический музей. Поражают масштабы… Древняя символика: небо, земля, вода. Журавль, олень, черепаха… Жить чисто, как журавли, дружно, как олени, долго, как черепахи… «Уважаемый и любимый вождь указывал, что кимчи занимает первое место среди корейских блюд, являясь самым любимым блюдом корейского народа». В музее все подготовлено к нашему приходу. Нас ждали. Очаровательная старая кореянка — доктор наук, директор этого музея. Кажется, все понимает. А может быть, нет? С этой минуты меня занимает вопрос: понимают или не понимают? Так и думают на самом деле? У старой кореянки умное лицо, умные глаза. После обеда поездка в Саривон. Час пути. Здесь кино «Ленин в 1918 году» на корейском языке. Ну и картина, я вам скажу! Мало того что плохая по всем статьям, еще и с подлянкой. Утки — изысканные корейские блюда. Официальные речи. Все подготовлено… И мы уезжаем на наших «Вольво», оставляя этих людей с одинаковыми значками… Где они живут на самом деле? Что едят? О чем думают?
24 апреля Музей Победы. Пятьдесят две тысячи квадратных метров. Восемьдесят залов. Диорамы, макеты с движущимися автомашинами, летающими самолетами и т.д. Электроника, по-видимому, из Японии. Потрясающе! Все это стоит миллионы. Великий стратег, оказывается, победил два империализма — японский в 1945-м и американский — в 1950-1953-х. Нам всерьез объясняют, что Корею от японцев освободил он со своим войском, а никакая не Советская Армия. И также всерьез — что в 50-м напали южнокорейские марионетки, что отступали затем по стратегическому замыслу вождя, что итог этой войны есть победа Ким Ир Сена, а никакое не поражение. Женщина-экскурсовод в военной гимнастерке и синей плиссированной юбке — такая здесь форма для женщин-военных… Все это — как фантастический роман. Нереально, неправдоподобно… Пятьдесят две тысячи квадратных метров. За день и не обойдешь! Наконец видим население — в Парке культуры, на взгорье, в живописном месте. Здесь американские горки и прочие развлечения, и даже мороженое продают, правда, безвкусное, но продают. Узнаем: не у всех есть наручные часы. Только у тех, кому положено. Узнаем: в центральной части города безымянные учреждения, пустующие дома… Под вечер, в шесть часов, Ким Юн Сан и Ким Гван Бек зовут нас на совещание в банкетный зал гостиницы. Пиво, орешки. «Нам захотелось выпить пива», — объясняет Гван Бек… Пиво здесь прекрасное, не хуже немецкого… Юн Сан произносит четкую речь по поводу неполадок в организации нашей программы. Подчеркивая, что виноват в неполадках только он и никто другой. «Никто другой» — это, может быть, министерство, или государство, или вся система. Нет-нет, только он, Юн Сан, и он приносит нам извинения… Вечером — Дворец пионеров. Концерт для иностранных гостей… Дети здесь прелесть. Их организованность умиляет. За ней, что ни говори, воспитанность. Клумбы из одинаковых цветочков. Выходим. «Вольво» и «Мерседес» ждут нас. Мы, однако, поднимаемся к фонтанам. К этим прекрасным разноцветным фонтанам… Холодно… Бодрым строем, с песнями идут дети из Дворца пионеров — очевидно, эти же участники концерта. Юбочки-плиссе, блузки. Как они не мерзнут? Идем дальше, дальше, к монументу. Двадцатиметровый позолоченный Ким Ир Сен в свете прожекторов, видный сейчас отовсюду, являет зрелище фантастическое. Две девочки, лет по восемь, с ведерком и тряпками. Старательно моют бордюр, ступени… Строем идут пионеры. Остановились. «Нале-во». И хором какие-то слова. И поклоны под прямым углом… Мы стоим и смотрим. Еще одна такая же колонна, опять дети. Что они говорят? Они произносят: «Почтительно желаем десять тысяч лет здоровья великому вождю товарищу…» И, наконец, четыре маленькие девочки. Без руководителя, сами по себе. По двое, строевым шагом. Девочки лет семи, не больше. Гусиный шаг, широкий взмах рук. «Стой, раз-два. Нале-во!» И на девяносто градусов! «Кругом!..» И они уходят. Тем же строевым шагом. Куда-то в неизвестность. Где они живут? Кто родители? Почему они здесь одни в одиннадцатом часу вечера? Вон там внизу сложены аккуратно на асфальте их школьные ранцы. Это что же — после школы они еще не были дома? Идем к машинам. Навстречу — колонна взрослых, в синих одинаковых куртках, с лопатами, с песней, строем! Куда они на ночь глядя? Что-то уж очень наивное объясняют Юн Сан и Гван Бек. Говорят они с нами всегда вместе. Мы спрашиваем, Гван Бек говорит Юн Сану, тот отвечает, иногда они совещаются между собой, и Гван Бек переводит нам ответ. В гостинице и в машине — ничего лишнего, это мы уже знаем. Электроника, надо полагать, японская. А может быть, и собственного производства. Как-никак «чучхе»!
25 апреля
Дорога в Вонсан, к восточному побережью. С запада на восток, поперек страны. Прекрасное шоссе. Тоннели, каждый со своим названием. Вот и главный из них — четырехкилометровый…
Всюду охрана. В одном месте просто шлагбаум, проверка документов. Но к иностранцам, к «Вольво» и «Мерседесу», относятся почтительно. Проверили — отдали честь… Вот и Вонсан. Прекрасный город. Сегодня здесь дождь, и краски, видимо, потускнели, но это еще прекраснее. Своеобразие здешней природы описать мне не под силу. Когда вечером в час заката из окна нашей гостиницы в Пхеньяне — река Тэдонган в свинцовом сиянии, нет, в серебряном, в сиянии старого потускневшего серебра, на котором художник-японец начертил какие-то причудливые тонкие линии ивы… Но мы в Вонсане. Нас угощают водкой, которую мы тут же назвали — вонсановка. Ах, какая вонсановка! Пьешь — не замечаешь! А тут еще соотечественники: группа туристов из Хабаровска… Вот они — в купальниках женщины, в плавках мужчины — играют на пустынном пляже в волей бол. Корейцы смотрят на них с удивлением и завистью. А мы за версту угадываем, что это они, наши. И женщин узнаем со спины. Это наши женщины, кто может сомневаться… Вот они устроились загорать на веранде, расположившись в шезлонгах, вытянули ноги… Здравствуйте, женщины Хабаровска! Как вам ездится, что видели, что купили?..
Вечером — фильм Донского «Надежда» с Мягковым Андрюшей в роли Ленина. Белохвостикова — Крупская. На корейском языке. Произношу речь перед фильмом. Так условились с корейцами: в Саривоне выступал Марлен, здесь я. Гван Бек переводит. Потом опять речи — в гостинице прием в нашу честь. Пьем вонсановку. Бутылку с собой, наверх. У нас гости — женщины из Хабаровска…
Город мы толком не видели. Были рядом с универмагом, но увидели умоляющее лицо Гван Бека и не зашли.
Здесь свой монумент, поменьше, чем в столице, метров десять… И какие-то дома. Где-то кто-то живет…
Принимающий нас зампредседателя административного комитета провинции произносит точно такую же речь, как его коллега, зампредседателя в Саривоне. Но здесь еще начальник местного кинопроката. Славные ребята оба. Что они думают на самом деле?
За столом весело. Пьем вонсановку. Подружились…
Наши, хабаровские, ужинают в соседнем зале. Уславливаемся о продолжении наверху, в одном из наших люксов, 101-м. Приходят четверо. Ах вы, мои дорогие. Валентина Ефимовна, можно просто Валя, судебный эксперт по профессии, лет сорока, и еще Люда, и еще одна Люда, и Наташа, если не путаю. Наши женщины — замужние, одинокие — отправляются в турпоездку зачем-то группой, с чужими людьми, в чужие края — это тема вполне самостоятельная. Замужние, одинокие, служащие, почти все в возрасте. И мужчины-туристы, заметно уступающие им по всем статьям, прямо скажем, серые личности эти мужчины…
Сидим за бутылкой вонсановки, говорим о том о сем. С нами наши корейцы и — невидимые в номерах-люкс «уши», о которых все предупреждены… Потом корейцы уходят. Минут через десять — стук в дверь. Женщина в бигуди: «Не у вас ли наши товарищи из хабаровской группы?..» Олег — наш — говорит: «Нет, не у нас». (Дверь в комнату прикрыта, и все смолкли.) Но хабаровчанки сразу разволновались, стали собираться. Оказывается (это выяснилось утром), какой-то корейский товарищ нашел руководителя их группы и предупредил: мол, ваши женщины в номере таком-то. Руководитель послал за ними женщину в бигуди… Вот что значит «уши»… И все мучит вопрос: что за этой витриной? Где на самом деле живут эти люди, как живут, что едят? Вспоминаю маркиза де Кюстина…
26 апреля, суббота Вонсан — Пхеньян. Те же туннели… Едем к памятнику советским воинам. Это вне программы, по нашей инициативе, которая становится все более настойчивой, так что наши хозяева уже не смеют нас «перекидывать». Гранитный обелиск. Надписи на русском и корейском: «Великий советский народ освободил корейский народ от японских империалистов…» Никак не вяжется с теперешней официальной версией. Наши посольские не исключают, что памятник этот вскоре снесут под каким-нибудь предлогом вроде реконструкции… Гван Бек объясняет мне: «Видите ли, американцы и южане до сих пор говорят, что мы, мол, марионетки Москвы. Мы стараемся это опровергнуть разными способами, в том числе и таким… Когда-нибудь все встанет на свои места». Экскурсия в метро. Именно экскурсия. Просто так купить билет и войти — нам по крайней мере — нельзя. В условленный час у определенной станции нас специально встречают и везут установленным маршрутом. Именно экскурсия, ведь метро — это тот же музей. Картины-панно во всю длину перрона (семьдесят метров, объясняют нам). Золотая статуя вождя. Станции-дворцы. Музыка в вагонах… Чинные детишки в вагоне. Вскакивают, уступают нам место. Едем. Опять дворец. Опять детишки. Ощущение массовки. Как будто их всех специально одели и привезли к условленному часу, посадили в вагоны к иностранным гостям… Гван Бек стыдливо сует мне деньги, двадцать вон, просит купить ему блок сигарет в магазине для дипломатов (нас туда повезут). Сам он не курит, сигареты для товарища, самые обычные, по воне за пачку. И потом оставить их в номере, он зайдет с чемоданчиком… Это наш с ним секрет!.. Вечером в зале «Корфильма» — «Сказание о Чун Хян», в двух сериях. Картина слабая, примитивная. Но музыка, цвет. Снимают на «Кодаке». И художник хороший. Здесь роскошные художники. Сценарий Ким Сом Гу, режиссер Ю Вон Чжун, он же исполнитель отрицательной роли жестокого чиновника, склоняющего Чун Хян, дочь гейши, к сожительству. Чун Хян верна своему жениху, покинувшему ее на долгих три года. Он уехал в город учиться, сдавать экзамены на должность чиновника. Девушка ждет его. По легенде у них — «было», то есть она собрала косы в «валик» и с основанием называет себя его женой. В фильме трактовка пуританская: ничего не было, просто ходили и разговаривали, читали друг другу стихи и, расставаясь, дали клятву верности. Кроме того, добавлен «социальный» мотив: жестокий чиновник безжалостно угнетает крестьян, отнимает у них последнее… Юноша, вернувшись, застает свою любимую в тюрьме, с доскою на шее. На завтрашний день назначена ее казнь. Он королевский ревизор и потому одет в плохое платье, что вызывает слезы и стенания матери Чун Хян. По простой житейской логике он должен бы сейчас немедленно освободить свою невесту.
 |
| Анатолий Гребнев с близким другом Александром Володиным |
Идея авторитаризма, престижа власти проводится и в этом простодушном произведении. Может быть, она заложена в самом характере этой нации? Хорошее платье или плохое. Начальник или не начальник… Так просто взять и освободить любимую, вступить в схватку с угнетателями, погибнуть в неравном бою — нет, это здесь невозможно. Он главнее этого чиновника, он действует силой авторитета власти, и именно этот авторитет в конечном счете побеждает. Так, по-видимому, в легенде. Так и в фильме…
На обратном пути — попытка пройтись пешком… Обе наши машины, как уже было однажды в первый день, идут рядом, чуть заезжают вперед и ждут, потом опять вперед, словом, не отпускают нас…
Заглядываем в окна. Лампочки без абажуров, голые. Это новые дома, в центре, хорошо построенные… Олег утверждает, что телевизоров в квартирах нет. Наши корейцы вяло возражают. «А где же антенны?» — спрашивает Олег. «А там комнатные, а не наружные», — отвечают наши корейцы.
Уединившись с Гван Беком, рассказываю ему историю Гали К. и ее друга корейца. Он учился в 50-е годы в МГУ, была большая любовь, потом он уехал, а она осталась. «И правильно сделала», — неожиданно заявляет Гван Бек. И ни слова больше. Договариваемся, что на всякий случай оставлю ему имя этого корейца, учившегося в Москве: а вдруг отыщется. «Скажите мне, только не в гостинице и не в машине, — предупреждает Гван Бек. — Лучше, когда выйдем на улицу». Сигареты для него я купил. Он молча и очень быстро укладывает их в свой кейс…
27 апреля Утро Струона.
Дисциплина, чистота, тишина. Скульптурная группа: великий вождь у кинокамеры, среди деятелей кино. Так сказать, осуществляет принцип руководства на месте.
Огромные чистые корпуса. Порядок вокруг, порядок в помещениях. Просторные светлые монтажные. Столы с большими удобными экранами — производства ФРГ. В тонателье — запись музыки, симфонический оркестр, дирижер со значком, все со значками. Репетиция. Различаю среди корейских слов «соль-диез». И все-таки не оставляет ощущение, что это все массовка. И даже музыканты — переодетые статисты. И студия не студия, а декорация.
Приводят в павильон. Здесь съемка, несмотря на воскресный день. Декорации квартиры, мужчина и женщина в носках, без обуви. Здесь, как в Японии, оставляют обувь за порогом… Что-то говорит режиссер, человек в плохоньком пиджачке. Мы спрашиваем, сколько метров в смену. Говорят, сто семьдесят. Ничего себе! Впрочем, при таком строгом порядке, когда все и всё на месте… Впервые закрадывается мысль: а может быть, чтобы работали как следует, нужно всем — значки с изображением вождя? Тогда будут и сто семьдесят метров в смену, и огромный театр, построенный за полтора года (нам еще предстоит в нем побывать), и многое другое, что здесь поражает… Нас приводят в комнату для приемов, гостиную. Такие гостиные есть повсюду: во всех музеях, учреждениях. Столики на двоих, кресла. На столиках яблоки, сигареты, чашки с крышечками. Сейчас принесут чай… Напротив располагаются наши корейские коллеги. Вот эти двое, как нам их представляют, народные артисты, этот — заслуженный, женщина в красивом национальном платье до пят — тоже заслуженная. Человек десять-двенадцать. Все со значками… Один из народных — режиссер картины «Сказание о Чхун Хян». Разговор обычный: «Наш родной вождь…» (Наш венгерский друг Шандор, сосед по столику в ресторане, учился когда-то у нас в МЭИ. С ним в комнате в общежитии жил кореец. Сейчас они встретились, и кореец в частной беседе, с глазу на глаз, говорит: «Наш родной вождь»…)
Пытаемся растопить лед. Какие-то веселые истории про бардак в кинематографе. Смеются. Юмор они понимают. Но есть ли и у них беспорядок, неорганизованность на съемках, мы так и не узнаём. Всё закрыто!
Пьем чай, смеемся. Меня неожиданно спрашивает здешний сценарист (тут их двое в этой компании), не я ли — «Сильные духом». Узнав, что это я, оживляются. Наконец-то популярность! Актриса просит передать привет Вие Артмане.
Эти картины они здесь смотрят и знают…
…Прощаемся. Они провожают меня. Мы садимся в наши «Мерседесы», они стоят кучкой и долго-долго машут нам вслед…
«Сказание о Чхун Хян» официально признано выдающимся, бессмертным произведением кинематографии. Так написано в журнале «Корея сегодня»…
В газете сообщение: великий вождь показывал эту картину высокому гостю — принцу Нородому Сиануку, находившемуся проездом в Пхеньяне. (Новое правительство Кампучии КНДР не признает.)
После студии гостиница, обед, трапеза миллионеров — блюда, названия которых мы не знаем, ловкие мальчики-официанты. Рядом за столом японские бизнесмены…
Потом опять «Корфильм». Смотрим документальную картину о праздновании тридцатилетия КНДР в 1978 году… Огромное костюмированное шествие, манифестация, прием, потом опять праздник на площади, сотни тысяч людей, иностранные гости на трибуне. Дэн Сяопин, премьер Бангладеш, гости из Румынии, ГДР, Югославии, африканских стран… Советская делегация не показана…
Толстый ленивый вождь с безразличным выражением лица…
Живые картины на площади. Не просто «Слава КПСС» из флажков, как у нас. Нет, полные картины: великий вождь с детьми и т.д. — и все из флажков, на живом человеческом поле…
Вечером цирк. Акробаты, гимнасты, жонглеры. Довольно средне…
Часов в одиннадцать вечера гости из посольства. Советский посланник Олег Васильевич и уже знакомый нам первый секретарь. Распиваем бутылочку. Говорим при включенном телевизоре, да и то пропуская какие-то слова, заменяя их знаками. Я спрашиваю, в каких чинах был у нас «сам» в 1945-м. Советник-посланник показывает пальцами на плече-погоне: четыре маленькие, то есть капитан.
Я рассказываю им сюжет: где-то в Москве, в Теплом Стане, проживает некто Иван Иванович, военный в отставке, на пенсии. В 45-м он служил в Корее, был подполковник в политотделе армии, или может быть, особист. Ему было поручено подобрать «корейца». Привели к нему человек пять, он ткнул пальцем: «Вот этого, пожалуй, он посмазливей будет. Где анкета?» «Вот анкета». — «Ну давай…» Теперь он приезжает сюда туристом и видит двадцатиметровую статую!
Олег Васильевич смеется: «Недалеко от истины!»
Ездят ли к нам их туристы? Да, ездят. Но меньше, чем наши к ним. Наши ездят ведь за свой счет, а они за государственный. А потому что личных средств у них нет.
Нет личных средств. Все, что сверх минимального прожиточного минимума, распределяется бесплатно сверху как «подарки вождя», будь то часы, или велосипед, или та же туристическая путевка…
Человек без денег! Это даже интересно. На полпути к свободе, к коммунистическому царству, где золотом, как известно, будут мостить общественные уборные. То есть почти человек будущего. Он уже, собственно, получает «по потребностям», но только потребности очень уж малы. А может быть, завтра — и даже не «может быть», а наверняка, — он будет получать больше: получит теплую одежду, пальто (а то они тут в пиджачках щеголяют, в курточках в холодную погоду), может быть, даже часы на руку, может быть, когда-нибудь и телевизор? Тут есть над чем подумать!..
28 апреля, понедельник Утро. Музей изобразительных искусств. Фреска IV века: король и чиновники. Фигура короля покрупнее, чиновники — помельче. В одной плоскости разный масштаб, в зависимости от должности… Иерархия заложена в сознании народа! Должность — это всё! Нам показывают залы древнего искусства, потом современного. В современном преодолеваются недостатки классики, на которые указал родной вождь. В классическом искусстве, сказал он, нет людей, только природа, и всё тушью, а надо красками. И вот красочные композиции современных, как мы уже привыкли, безымянных корейских художников. «В ночь, когда приехал родной вождь» — девочка подметает порог дома, а на пороге стоят бурки вождя — свидетельство того, что он находится в доме. Пара больших бурок — весьма выразительно! «Счастье». Девочка спит в кроватке, обняв коробку, перевязанную ленточкой, — подарок вождя! Вот снова вождь. Девушка держит над ним зонтик… И снова вождь. Остановил свой неслыханный «Мерседес» (он тут прямо и изображен — легендарный «Мерседес», который строили по специальному заказу для Брандта, но перекупила Корея!) на шоссе, увидев старую кореянку: «Садись, бабуся, подвезу»… Это, так сказать, его демократизм.
 |
| Инна Кондратьева, Григорий Чухрай, Эльза Леждей, Анатолий Гребнев. 1963 |
29 апреля Прощание. Посол провожает нас. Печальные Гван Бек и Юн Сан… Увидимся ли еще когда-нибудь? Наш летчик сказал про это так: «У них, видимо, как в гарнизоне: все камешки покрашены». Милый человек, представитель «Аэрофлота», Александр Васильевич Смазин. Очевидно, из летчиков. Напоминает героев американского кино. Вот такого снимать! Он тоже остается. Прощайте, друзья. Прощай, сказочная страна Корея, государство из фантастических романов и фильмов, страшная сказка конца XX века, рассказать — не поверят! Почетный гость из Анголы летит с нами в самолете. Перелистываю французский журнальчик. Что сказал ему Ким Ир Сен? Что он — Ким Ир Сену? Идеи чучхе, как явствует из книг и журналов, которые мы с собой везем, завоевывают все большее признание в странах третьего мира. Самостоятельность, независимость, самооборона. Ненависть к вековому низкопоклонству перед великими державами. Осуждение «доминицианизма» (корейский вариант слова «гегемонизм»). Чучхе! Двадцатиметровое изваяние на главной площади Пхеньяна! Прощай, Корея!.. Публикация Галины Миндадзе
Незначительная редакционная правка не оговаривается.