В каннской программе «Неделя критики» прошла премьера фильма Юрия Быкова «Майор». Отборщики этой секции вняли критическому заряду режиссера, приговорившего наше общество бескомпромиссным диагнозом и наверняка испугавшим западного человека. Отечественного же зрителя, включая критиков, которые навидались всякой жести на улицах и телеэкране, сразить столь «остросюжетной драмой» не так просто, считает Зара Абдуллаева. 

«Майор», встроенный, на первый взгляд, в серию фильмов о человеке в экстремальных обстоятельствах, вступившего в убийственные отношения с законом, доводит этот самый экстрим до специального, тянущего на обобщение макабра. С другой стороны, именно в такой перегрузке последовательных убийств видится автору сценария, режиссеру, монтажеру, исполнителю одной из главных ролей мужское кино по-русски. Быков, сыграв капитана милиции и негодяя, смахивает своей как бы брутальностью на «мачо». А фильм снимает в жанре «мочизма» (от слова мочить). Что ж, его прямолинейное, без обиняков и каких-то сложностей человеческого сознания/поведения (даже ментов) и потому честное высказывание можно понять: «натерпелись». Однако смущает зазор между его убежденностью относительно прогнивших социальных институтов – и тем, каким образом он свою идейную нетерпимость транслирует на экран.

«Майор»

Майор милиции (Денис Шведов) спешит за рулем по трассе в роддом, где начались схватки его жены с говорящим именем Надя. Сбивает ребенка. В «скорую» не звонит. Зато звонит своим товарищам по оружию и защите населения от правонарушителей. Объясняет, что сбил насмерть мальчика. Жертву ДТП зрители не увидят. Поверят, что майор и так знает, когда кто жив или мертв. Приезжают сотрудники РУВД, умело фабрикуют ложные показания. Накачивают мать жертвы коньяком, чтобы впоследствии свалить вину на ее непотребное состояние. Майор пока что заодно с «ребятами». Они едут к полковнику этого районного отделения домой, где «полная чаша». Полковник – выходной, что ли? – выпивает и закусывает с мэром, кажется, городка и начальником строительства. Они решают снести общагу и построить торговый центр. Полковник окружен резвящимися внуками. На фоне их забав и смеха он обучает майора с капитаном «поломать» мать убитого ребенка. Никакой тени сомнения, никаких возражений. Такова даже не жесткость, а едва ли не природная монструозность героев. Впрочем, подана она вполне прозаически. Привычно. Быков, надо полагать, людей в погонах даже за тени каких/никаких людей не считает. Такова его принципиальная позиция. И – видение, которое он буквально экранизирует как сообщество сконцентрированных «оборотней».

Время действия «Майора» – один день. Герой – убийца, потом как будто жертва особых «требований жизни». Ее неоспоримой логики (иначе ФСБэшники-«ястребы» заклюют, как уверен полковник), установленной не только в конкретной ментовке. А потом еще раз убийца: пришлось выстрелить в мать мальчика, которую он короткое время пытался защитить от сорвавшихся с цепи коллег, но после угроз, ожидающих в случае неповиновения его собственную жену с ребенком, подчинился приказу «товарищей».

«Майор»

Казалось бы, Быков демонстрирует саму динамику требований к человеку вне закона. Запускает механизм взыскательных «терминаторов», охваченных эпидемией внеморального кодекса. Казалось бы, и майор, оказавшийся в статусе бесправного «мигранта» или «гастарбайтера» и как будто (какое-то время) готового признать свою вину, все-таки принимает законы «организованной преступной группировки». Он ее винтик, без которого машина по холодному уничтожению сограждан и служителей правоохранительных органов развалится. Коллективистский клич «один за всех, все за одного» приобретает в мире защитников закона очертания, плоть и кровь тотальной уголовщины.

«Майор»

Быков умножает коллизии, вроде мотивирующие количество трупов, за которыми – звериный страх личной ответственности. Но он пытается объявить причинно-следственные связи и такие именно повороты ствола безличной силой, взращенной в нашем климате беззаветного беспредела. Для столь жгучей сценариста/режиссера мысли ему понадобились не характеры, а маски. Приблизительно сходным образом в советское время изображали фашистов. Без нюансов, грубо, зримо. Но ведь и жанр плаката имеет свою поэтику, в данном случае невостребованную. И публицистический зов не отменяет хоть проблеска характеров вместо присутствия оживленных артистами рупоров идейного автора. И еще Довлатов, причем в актуальную, как разделительная полоса на дороге, эпоху непримиримых идеологических систем заметил: «Больше коммунистов я ненавижу антикоммунистов».

«Майор»