Понятно, что сливки с текущего киносезона, если они есть, по обыкновению, собирает «Кинотавр», а «Окну в Европу», второму по значению национальному фестивалю, в лучшем случае достается молоко.

И каково оно на вкус в нынешнем году?

Первое, что бросилось в глаза на последнем выборгском кинофестивале «Окно в Европу»: фильмы, снятые на частные деньги, как правило, достойны уважения. Картины, снятые при господдержке и при этом достойные внимания, – большей частью исключение.

Смею предположить, что соотношение по части качества не в пользу государственного кино будет в дальнейшем расти. Уж больно велик запрос на патриотизм, который непременно ориентирован на самовосхваление и самолюбование государства.

Запрос (в виде заказа) идет в первую очередь сверху. Так уж на Руси заведено испокон веков: начальству виднее, что должен смотреть народ.

Сегодня тот редкий исторический момент, когда «простой народ» желает того же, что и начальство, – патриотизма во всех его ипостасях: спортивной, художественной, научной, медицинской, военно-исторической, капиталистической, футурологическо-космической и даже... бюрократической. Ну а патриотизм, как и война, все списывает. В том числе и низкое художественное качество кинопродукции.

Для тружеников киноиндустрии нынче это щит и меч в борьбе за невозвратное госфинансирование и не в последнюю очередь за высокий номенклатурный статус мастера культуры. Пока это не столь очевидно, если иметь в виду афишу конкурсных программ обоих фестивалей. Но полагаю, что с приближающимся семидесятилетием Великой Победы казенный тренд даст о себе знать отчетливо и недвусмысленно. На телевидении он уже работает в режиме online. В кино скоро сказка сказывается, да несколько медленнее дело делается.

Внеконкурсным фильмом-открытием в Выборге стала картина Рената Давлетьярова «Пацаны», примечательная, пожалуй, только тем, что ее авторы воспользовались названием очень хорошего фильма, снятого почти тридцать лет назад Динарой Асановой. Юридической проблемы в этом нет. Есть проблема этическая. Все-таки нехорошо без приглашения и разрешения забираться под кров благоустроенного, но чужого заголовка-дома по личной прихоти и по логике, описанной Шварцем в «Обыкновенном чуде»: «К о р о л ь. Честное слово, мне здесь очень нравится. Весь дом устроен так славно, с такой любовью, что взял бы да отнял! Хорошо все-таки, что я не у себя! Дома я не удержался бы и заточил бы вас в свинцовую башню на рыночной площади. Ужасное место! Днем жара, ночью холод. Узники до того мучаются, что даже тюремщики иногда плачут от жалости… Заточил бы я вас, а домик – себе!»

«Пацаны», режиссер Ренат Давлетьяров

Король удержался, а кинорежиссер со сценаристом Юрием Корот­ковым не удержались. И добро бы они сотворили картину, трогающую своим драматизмом, исповедальностью, остротой лирического переживания. Так нет же. Перед нами достаточно тривиальная история подростков 70-х годов, сотканная из нескольких житейских коллизий, одна из которых могла бы потянуть на метафору обозначенного времени. Это когда половосозревающие пацаны азартно занимаются онанизмом. Но метафоры из этого конкретного эпизода не получилось. Подобия «Последнего сеанса» Питера Богдановича тоже. «Амаркорда» Феллини тем более...

Вообще, конечно же, тема юноши, вступающего в джунгли взрослой жизни, – одна из самых вечнозеленых.

Словно в назидание авторам новейших «Пацанов», аккуратно посередине фестиваля был показан фильм полувековой давности «До свидания, мальчики!».

Представлял его приехавший из Израиля режиссер Михаил Калик. Режиссера встречали тепло и торжественно. С его ладони взяли отпечаток, чтобы затем увековечить на аллее кинозвезд. Михаил Калик деликатно пошутил в том духе, что ему эта процедура больше по душе, чем та, которой он подвергся, будучи студентом ВГИКа. Режиссер улыбнулся. Большая часть публики не поняла шутки.

А она была ехидной: шестьдесят лет назад у него уже брали отпечатки пальцев, когда арестовывали по обвинению в «еврейском буржуазном национализме». Теперь «Мальчики» бывшего зэка – общепризнанная классика отечественного кино.

Что касается самого фильма, то он сегодня переживается особенно остро. Это ведь поразительно прозрачная лирика, настоянная на искреннем идеализме ранних шестидесятников. Как свидетельствовал несколько позже автор музыки к фильму Микаэл Таривердиев, снимали они его о надежде довоенных героев на безотчетную и беспредельную радость в будущем, про мечты самих шестидесятников. Лирическое состояние одного поколения пришло в соприкосновение с романтическими эмоциями другого, и сверкнула искра, из которой пламя не разгорелось, но свет ее, как ни странно, дотянулся до наших дней.

Хотя почему это должно быть странным? Все очень логично. Ностальгия по идеализму предвоенных лет вдохновила прекраснодушие оттепельной поры и обернулась ностальгией по будущему. Опять же Таривердиев объяснил: «Самое смешное, что, когда мы это снимали, мы были юными. Это как бы ностальгия вперед».

«Ностальгия вперед» – это то, чего нам сегодня больше всего недостает... То, что сегодня уже невозможно.

У юных героев Калика впереди была реальность войны и лагерей. У шестидесятников – заморозки, эмиграция, новые надежды, обольщения и крушения. У нынешнего поколения ностальгировать по будущему нет уже ни сил, ни оснований. Об том и речь в сегодняшних фильмах.

Из тринадцати конкурсных лент можно выделить, пожалуй, четыре. Одну из них – картину «Пациенты» ученицы Владимира Меньшова Эллы Омельченко – жюри наградило за лучший режиссерский дебют. Это довольно парадоксальная история о том, как батюшка и психоаналитик поменялись ролевыми обязанностями и вынуждены были стать пациентами друг друга. Ни один из них не удовлетворяется профессиональной методикой спасения душ своих клиентов и своей собственной души. В финале открывается просторная даль, далекий горизонт, на линии которого земля соединяется с небом.

На поверхностный взгляд они и впрямь соприкасаются, а в приближении к реальности они несовместны. Особенно если приходится говорить применительно к сегодняшней реальности. Это становится еще более очевидно, когда нам предлагают посмотреть на самих себя сквозь призму экранизированной классики.

Роман Шаляпин, тоже дебютант, рискнул представить на суд выборгского жюри свою версию «Бесов». Поступок тем более дерзкий, что еще не стерлась из памяти телеверсия этого сочинения Достоевского, реализованная маститым Владимиром Хотиненко.

Не стерлась не потому, что она конгениальна роману, а потому, что смешна в своей претензии приумножить метафорическую образность Достоевского. Как тут забудешь зловещего Ставрогина... («А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, а ее воробышек шмяк-шмяк-шмяк».)

Метаморфоза хотиненковского Ставрогина мотивирована: его хобби – лепидоптерофилия, то есть коллекционирование бабочек.

«Бесы», режиссер Роман Шаляпин

Ставрогин-бабочка скверно кончил: он повесился. Его выброшенную во двор коллекцию цветастых насекомых склевала курица, а Петруша-воробышек отправился в Цюрих, чтобы взлелеять новую смуту на Руси. Одним крылом своей экранизации Хотиненко уколол революционеров-романтиков, а другим постарался зацепить безответственных либералов, желающих от скуки разжечь пожар. Антилиберальный накал сериала оказался в конъюнктурном отношении настолько успешным, что его тут же приспособили для нужд агитпропа.

На одном из политизированных ток-шоу режиссер прочитал нотацию украинским либералам с Майдана. Мол, великий русский писатель позапрошлого века вас предупреждал, и я вас своим сериалом упреждаю от бесовщины.

Молодой режиссер Роман Шаляпин в сотрудничестве с Евгением Ткачуком, соавтором сценария и исполнителем главной роли, и не помышляли объять весь роман с его сложно пересеченными многочисленными сюжетными линиями. Они выдернули одну – ту, что кружит вокруг пятерки заговорщиков. Здесь главный бес не Ставрогин, а Петр Верховенский.

Версия этих «Бесов» не о мерзавцах либералах. Фильм – о власти тотального цинизма над человеком. Сначала над отдельными человеками. Потом – над их массами, их толпами.

Толпы и массы, впавшие в безумие и ведомые бесом Петрушей, за кадром, за рамками этого фильма. Но не за рамками нашей действительности. Увы...

Картина, которая могла бы подвести итог и конкурсу «Окно в Европу»-2014, и российской действительности (2014), опять же экранизация, но в данном случае пьесы Горького «На дне». Режиссер – Владимир Котт. В фильме заняты классные актеры – Михаил Ефремов, Сергей Сосновский, Евгения Добровольская, Борис Каморзин, Агния Кузнецова.

«На дне», режиссер Владимир Котт

У Горького дно жизни – это ночлежка в каком-то столичном подвале. Такая претензия на слегка замаскированную метафоричность.

У Владимира Котта «дно» – размером в страну. Помойка, на которой пытаются жить и выживать человеки. Те самые, что век назад звучали гордо. Сейчас им не до жиру...

В конце туннеля все-таки забрезжил свет. Кино как искусства.

Он забрезжил благодаря картине Арсения Гончукова «Сын», которой жюри конкурса и отдало предпочтение, наградив ее главным призом.

Конечно, странно говорить о каком-то свете, о каких-то симптомах человечности относительно фильма, в котором совершается отцеубийство. Велико было недоумение зрителей. В самом деле, картину не понять, если не принять ее подспудный сюжет.

«Сын», режиссер Арсений Гончуков

«Сын» – пример того, как сюжет движется против фабулы.

Андрей не смог смириться с многолетней болезнью матери, тогда как остальная родня смирилась. Отец развелся, и у него другая семья. И у сестер другие судьбы. Один сын не теряет надежды, но она умирает вместе с матерью. У него нет сил увидеть мать в могиле. У него одно желание: взглянуть в глаза отцу, который и стал причиной ее тяжелой шизофрении.

Они встретились. Спокойно разговаривают. Сын не торопится сказать правду. Отец осторожно спрашивает: «Как мама?» «Она выздоровела». – «?..» – «Она вышла замуж. Родила. Все хорошо, папа». Потом они обнимаются. Оба плачут. Потом он его душит в приступе отчаяния и тоски.

Цивилизация, видимо, совсем близко подошла к краю бездны. И не политической, а моральной. Человечество набило оскомину, рассуждая о ценности человеческой жизни. Но оказалось: есть более существенная ценность. Это – человечность. Вот она-то и стоит в ХХI веке на кону. Это не то же самое, что право на жизнь и прочие права. Об этом и фильм Арсения Гончукова – суровый и деликатный одновременно.