Томас Винтерберг: «Я вернулся к самому себе»

После оглушительного успеха «Торжества» я получил массу писем от разных людей. Однажды мне написал психиатр из Дании, он прислал папку с описанием нескольких случаев из его практики. Он писал, что в его обязанности входит изучение разных аспектов жестокого обращения с людьми, в частности такого, какой показан в моем фильме.

В тот период я постоянно был в разъездах, занимался новыми проектами, так что эту папку засунул в какой-то шкаф и забыл о ней. Как-то раз, восемь лет спустя, я разбирал шкафы и наткнулся на эту самую папку. Я прочел все, что в ней было, и почувствовал, что должен снять эту картину.

Герой фильма Лукас — в каком-то смысле портрет современного скандинава. Он доброжелателен, скромен, дружелюбен, всегда готов помочь. Он делает все, о чем просят его другие. Бывшая жена третирует его. В определенном смысле он — кастрат. Задача состояла в том, чтобы взять за основу этот типаж и развить его, превратить в героя, который должен как-то справляться с безразличной, жестокой реальностью, не отступаясь при этом от основных идеалов, заложенных в его скандинавской натуре. Он должен сохранять достоинство и не прибегать к жестокости.

Я пригласил на главную роль Мадса Миккельсена, мужественного, мускулистого красавца, и мы с ним решили немного изменить характер его персонажа, сделав его робким школьным учителем. Мы все время старались не превратить его в мифологического героя, не уходить от реальности, а Мадс — настоящий эксперт в этом деле. Он постоянно требует ответов на свои вопросы. Спрашивает, почему его герой поступает так, а не иначе, может ли он так поступать, говорить, одеваться. Он постоянно звонил мне, задавал множество вопросов о разных сценах, предлагал новые реплики. А когда актер начинает ощущать своего героя, обсуждая разные аспекты его личности и поведения, проникает в него и может свободно импровизировать, возникают и все остальные необходимые детали. Актер чувствует себя достаточно спокойным и готов раствориться в неизвестном.

Мы снимали ключевую сцену, когда в канун Рождества Лукас приходит на службу в местную церковь и оказывается лицом к лицу с теми, кто ненавидит его. Мадс плакал весь день, на каждом дубле он делал это одинаково превосходно. Я никогда прежде не видел столь высокопрофессиональной игры. Вся сцена была четко спланирована, но мы снимали ее с разных углов. Герою в ней предстояло пройти несколько стадий, состояний: решимость, срыв, гнев, облегчение. Он плакал в общей сложности восемь часов, очень немногие актеры способны на такое.

«Охота» для меня своего рода возвращение к истокам, к той чистоте и ясности взгляда, которая была у меня в самом начале карьеры. Я по-прежнему считаю своим лучшим фильмом дипломную работу «Последний раунд».

Затем я снял «Величайших героев» и «Торжество», оба этих фильма очень близки мне — в том смысле, что в них я вижу самого себя, практически вывернутого наизнанку.

Я пытался освободиться от истерического успеха «Торжества». Я много экспериментировал, снимая «Все о любви» и «Дорогую Венди», поскольку чувствовал, что до сих пор не исследовал то пространство, в котором нахожусь. Мне казалось, я, как слепой, должен ощупать все стены, все углы комнаты, чтобы понять, где я. Мне все это нравилось, я все время словно ходил по тонкому льду, но, конечно, были и очень неприятные и болезненные эпизоды.

Успех «Торжества» выбил меня из колеи. Пользы от него я практически не получил. Из-за всего этого я какое-то время не мог сосредоточиться на других проектах. Я был, как футболист, забивший отличный гол и попавший под прицел всех камер. Но длилось все это слишком уж долго. Теперь я чувствую, что вновь обрел самого себя, могу сосредоточиться на историях, которые мне интересны, и искать новые сюжеты, наблюдая мир вокруг. Я постоянно пытаюсь найти тот нерв, ту чистоту и уязвимость, что были в моем дипломном фильме. Тогда я совсем не думал о будущем, а просто честно пытался рассмотреть людей в конкретных обстоятельствах и ситуациях. Если хочешь работать так, нужно прекратить думать о своей карьере.

«Торжество» было своего рода взрывом, потребовалось время, чтобы пыль улеглась, и потом я осознал, что теперь, получив столь ценный опыт, могу наконец продолжить заниматься тем, чем занимался прежде. Сняв «Субмарино», я почувствовал, что вернулся к себе.

Когда мы с Тобиасом Линдхольмом пишем сценарий, мы — как команда велосипедистов. Иногда он выходит вперед, а я следую за ним, иногда мы меняемся местами. Некоторое время мы вместе подробно обсуждаем сюжет. Пишем десятистраничный вариант, затем двадцатистраничный и, когда чувствуем, что история складывается в единое целое, начинаем писать сам сценарий. Тот «велосипедист», который вырывается вперед, пишет первые десять страниц очень быстро, не перечитывая, а затем второй их переписывает. В итоге получается сценарий Линдхольма — Винтерберга, в который я затем вношу все необходимые мне изменения.

В «Охоте» мы старались оставаться сосредоточенными на главном герое, чтобы фильм не превратился в учебный пример социологического исследования. Это художественное произведение, мы пропускаем историю через сердце, затем через мозг и потом снова через сердце. Нам было важно проследить историю главного героя на эмоциональном уровне.

У меня есть дети, и я понимаю, как и почему взрослые начинают так агрессивно опекать и защищать своих детей, едва почуяв потенциальную опасность. Отец девочки верит в свою дочь, как и подобает всем родителям, и я его прекрасно понимаю. Всем родителям кажется, что они знают своих детей, но существует распространенное мнение о том, что дети не могут врать, а в фильме мы заявляем обратное: они сочиняют разные истории, часто лгут, чтобы угодить взрослым, а в данном случае девочка просто говорит то, чего от нее ожидают.

Представьте, что перед вами сидит полицейский, психолог или ваши родители и постоянно задают одни и те же вопросы. Что ты видел? Ты это видел? Ты видел то? В конце концов ваше воображение начинает «дорисовывать» реальность и вам кажется, что все было именно так, как вам рассказывают.

А ребенку ведь еще сложнее отличить вымысел от реальности.

В какой-то мере дети в фильме — демоны, они разрушают жизнь человека, но для меня крайне важно подчеркнуть, что дети также являются и жертвами. Именно они больше всего нуждаются в нашей защите.

Передо мной постоянно встает дилемма: стоит ли продолжать работать в Дании или поехать за границу? Я размышляю об этом каждый день; мне часто предлагают сценарии, действие которых происходит в других странах, и мне самому приходят в голову идеи историй, которые могли бы произойти в Канаде или в США. Для меня это непростой вопрос. Дания — моя родная страна, здесь я вырос, я хорошо ее знаю, знаю все важные детали, благодаря которым можно сделать оригинальный фильм. Чем дальше ты удаляешься от дома, тем менее уверенным себя ощущаешь. И все же киноязык универсален, он доступен для понимания всем.

Один из главных авторитетов для меня — Ингмар Бергман. Ему было наплевать на весь остальной мир. Он снимал кино у себя на родине. Можно сказать, он всю жизнь рисовал одни и те же яблоки, и с каждым разом они выходили все больше и красивее. Мне такой подход очень нравится.

И все же, несмотря на это, Дания — ужасно маленькая страна, тесная, и, постоянно сидя здесь, я начинаю сходить с ума. Мне нравятся американские актеры и американская система дистрибьюции, и английских актеров я люблю, так что иногда мне просто необходимо выбираться отсюда — чтобы оставаться живым в творческом смысле.

Бургтеатр в Вене предоставил мне возможность поставить несколько пьес, написанных мной специально для театра. Последняя пьеса, «Коммуна», прошла там очень успешно, и теперь я намерен снять по ней фильм. Действие происходит в коммуне, где я рос в 1970—1980-е годы. Это своего рода портрет конца эпохи. В пьесе говорится о распаде отношений, а также об увядании любви — в принципе — с приходом эпохи жестких 80-х. Я абсолютно уверен, что хочу снять эту картину, хотя пока не знаю, в какой именно стране. Сейчас мы пробуем перенести действие за пределы Дании. И все же я не уверен. Иногда мне кажется, что лучшие свои картины я могу снимать только здесь. Но как художник я стремлюсь избегать самоповторов. Хочу исследовать новые территории. Когда это желание вдруг ослабевает, я чувствую, что старею.

Film №75, Cannes issue, May 2012

Перевод с английского Елены Паисовой