Жизнь взаймы. «Часы», режиссер Стивен Долдри

«Часы» (Hours)

По одноименному роману Майкла Каннингема Автор сценария Дэвид Хейр Режиссер Стивен Долдри Оператор Симус Макгарви Художник Мария Джуркович Композитор Филип Гласс В ролях: Николь Кидман, Джулианн Мур, Мерил Стрип, Миранда Ричардсон, Эд Харрис, Джон Си Рейли, Стивен Диллейн и другие Miramax Films, Scott Rudin Productions США 2002

Какая грациозная конструкция: экранизация романа, отсылающего к созданию романа, который читают — дважды — и одновременно пишут. Что, впрочем, значит грациозная? Изящная и шаткая. Похожая на перевернутую башню Татлина с ее разновременно вращающимися сферами, воплощающую время. Стивен Долдри экранизировал роман «Часы» пулицеровского лауреата Майкла Каннингема, который в свою очередь использовал рабочее название романа Вирджинии Вулф, получившего потом название «Миссис Дэллоуэй». Романное время у Каннингема измеряется несколькими часами, это мимолетности, неуловимый дух, который, согласно Вулф, и есть подлинный предмет литературы.

В фильме время (hours) запечатано в часы (clocks); только одной героине слышатся удары Биг-Бена, прочим оно достается как самый мерзейший звук на свете — звон будильника, силком обращающий к реальности. Ощущение шаткости создается тем видимым отсутствием материальности, которая была так ненавистна Вирджинии Вулф. Здесь нет никакого грубого жизненного костяка, лишь игра отблесков, легкие знаки неких скрытых событий, организующиеся, собирающиеся в новые фигуры, принимающие формы жизни понедельника или вторника. Никаких флэшбэков, необходимые пояснения поступают из проговорок, воспоминаний, слов впроброс. Один день из жизни писательницы создается из событий 1923 и 1941 годов, но анахронизмы здесь несущественны. «Жизнь — не серия симметрично расположенных светильников, а светящийся ореол, полупрозрачная оболочка, окружающая нас с момента зарождения сознания до его угасания». Поток сознания, как метод Вирджинии Вулф, в фильме преобразуется в импрессионистские картинки из жизни трех женщин из трех времен и трех городов: самой писательницы (Николь Кидман) — в 1923 году, когда она в промежутках между приступами безумия начинает писать роман «Миссис Дэллоуэй», и в 1941-м, когда она покончила с собой, а также двух читательниц ее книги — беременной лос-анжелесской домохозяйки Лоры Браун (Джулианн Мур) в 1951-м и нью-йоркской редакторши Клариссы Воган (Мерил Стрип) в 2001-м.

Все три героини сближаются, связываются монтажными аналогиями — например, жестом, каким Вулф и Воган поправляют волосы, просыпаясь. Или вот: Вирджиния опускает лицо, плеща водой из таза, а в следующем кадре Кларисса поднимает голову от раковины. Вирджиния выписывает первую строчку «Миссис Дэллоуэй», а в следующем кадре Кларисса произносит эту фразу: «Пожалуй, я сама куплю цветы». Серо-зеленые тона платьев, единая классически прозрачная музыкальная тема, эхом отдающаяся в разных эпизодах, в которых действуют разные героини, создают единый общий гармоничный узор. Текстура фильма густо насыщена рифмующимися жестами, особенно поцелуями, всегда оказывающимися шоковыми, провокативными: внезапный страстный поцелуй в губы, которым в конце визита награждает домохозяйка Лора свою гостью, поцелуй сестер — Вирджинии и Ванессы (Миранда Ричардсон). За этими жестами — вероятный намек на несбывшуюся, но, может быть, настоящую жизнь, на скрытую лесбийскую наклонность Лоры, на непроявившийся инцестуальный мотив в отношениях сестер. У Вирджинии Вулф есть феминистское эссе под названием «Собственная комната», где она пишет о том, что женщина всегда была лишена своей территории, вечно была осуждена ютиться в домах своих отцов или мужей. (Кстати, не она одна, об этом же писал в своей книге «Женщина» Жюль Мишле. А советский писатель Юрий Олеша заметил, что все лучшее было создано на краешке кухонного стола, но это отдельная тема.) Как писательница Вулф, помнится, особенно сокрушалась, что Джейн Остин писала свои романы в уголке гостиной, где собиралось все семейство. Женщине, как Вулф сформулировала в романе «Орландо», свойственна конфузливость по части сочинительства, скромное мнение о своем уме, женщина смотрит на мир как бы украдкой, искоса, как посторонний, как чужак. Самой Вирджинии грех жаловаться на недостаток комфорта: в фильме отчетливо показано, каким любящим, внимательным и заботливым был супруг Леонард (Стивен Диллейн). Но тусклые глаза, унылое выражение лица, которые особенно явственно выглядят благодаря портретному гриму, наложенному на безупречные черты Николь Кидман, выдают тайную тоску успешной писательницы. К тому же всегда найдется, как и чем ограничить чужую свободу: по требованию докторов Леонард увез жену из Лондона в Ричмонд, а она задыхается без столичного воздуха, без своего Блумсбери, ставшего символом интеллектуальной зауми. Но, возможно, магнитом попритягательней была возлюбленная «гренадерша» Вита Сэквилл-Уэст, которой Вирджиния посвятила «Орландо», поэтическое исследование об андрогинности и особенностях мужского и женского.

Дэн Браун (Джон Си Рейли), муж Лоры, тоже выглядит очень симпатичным, он создал супруге настоящий женский рай с механизированной по последнему слову техники кухней, снабдил новеньким ярко-красным автомобилем и прямой супружеский долг тоже исполняет исправно, судя по наличию сына и беременности Лоры. Однако выхода за пределы этого рая нет, как нет для Вирджинии пути в Лондон, и все разнообразие жизни заключается для Лоры в выборе рецепта именинного пирога, как для современной интеллектуалки Клариссы — в выборе цветов. Ужас, однако, в том, что даже если вдруг возможность подлинного выбора и появляется, даже если этот выбор осуществляется в соответствии с волей выбирающего, в конце концов вдруг понимаешь, что счастья все равно нет. «Я думала, что это лишь начало счастья, а это само счастье и было. Это всего лишь миг», — говорит умная Кларисса, которая, в отличие от заурядной Лоры, рефлексирует каждый момент жизни. Опять же в отличие от домохозяйки далекой послевоенной поры она без особых проблем смогла открыто заявить о своей однополой ориентации, давно разошлась с бойфрендом (или мужем) Ричардом (Эд Харрис) и теперь воспитывает дочь вместе со своей любовницей. Но именно она не просто читает роман о несчастливой миссис Дэллоуэй, она есть ее воплощение, она мыслит ее словами и даже, как выясняется, получила прозвище Миссис Дэллоуэй. А что Кларисса не совершила самоубийство, так это лишь формальность; тут имеет место обыкновенный «трансфер»: из окна бросается Ричард, ее мужская тень. И если уж на то пошло, самой точной копией миссис Дэллоуэй является сама писательница, которая в минуту просветления, набив карманы камнями, ныряет в ледяную воду речки Уз, и камера фиксирует ее мертвое тело, болтающееся в водяной воронке. «Смотреть жизни в лицо, всегда смотреть жизни в лицо, знать, что она такое, любить ее за то, что она есть. В конце концов, познать ее. Полюбить ее за то, что она есть. И потом отбросить», — звучат за кадром слова Вирджинии. Бремя пола, которое она так болезненно ощущала, все-таки доконало ее, и оно же тяготит ее читательниц. То бремя, которое утяжеляется сопутствующими ему любовью, отчаянием, меланхолией. Оно-то и оказывается в конечном счете главным виновником самоубийства, которое кажется нелогичным, потому что случается вроде бы в самый неподходящий момент — когда ты окружен (ненужной) любовью, на пороге (запоздалого) триумфа и даже, когда ждешь ребенка (в последнем случае самоубийство все же не случилось, к счастью, но это обманка — оно произойдет потом, когда вместо матери выбросится из окна ее сын). И все это вместилось в один день, длившийся дольше века и не кончившийся, резонирующий бесконечно, расходящийся, как круги на воде, в которую нырнула Вирджиния Вулф.