Зрительское признание читателя Толкиена

"Властелин колец: Братство кольца"

Последние годы я боялся раскрыть Толкиена, как страшатся подходить к причастию в состоянии смертного греха. Мне уж и думать не хотелось, чем все может кончиться, но тут послышался трубный глас Голливуда, теперь я просто обязан был перечитать «Властелина колец». Я долго мялся, чувствуя своим долгом начать с «Сильмариллиона», но, не будучи в силах это сделать, схватил «Хоббита», и это было правильно. Я по-прежнему не ощущаю себя достаточно clean and brave, но вот св. Франциск Сальский пишет, что если ты должен проповедовать, а нравственно ты не вправе, плюнь на все и проповедуй, выполняй свой долг. Так я начну, поделюсь мыслями.

Кино я посмотрел трижды и всякий раз в середине седьмого ряда, но искомый surround все равно не услышал и, если бы в Париже не посетил Gaumont, решил бы, что большего и желать нельзя, а так в который раз проклял наши кинотеатры, где, возможно, стоит хорошая аппаратура, но то ли подключают ее не так, то ли… Зато копия была и впрямь широкоформатная. Почему я об этом говорю? Потому что для того и существует кино, чтобы смотреть «Властелина колец».

Как может показаться на первый взгляд, публика в кинозале делится на «чокнутых толкиенистов», пришедших высматривать в кадре пресловутые этикетки на яблоках (которые якобы забыли отодрать), и безликое стадо, не имеющее представления о предмете и попавшее на просмотр случайно. На презентации в «Орбите» это было особенно наглядно: тут и там сновали розовощекие ряженые с мечами и луками, а массовый порыв присутствующих сводился к стремлению перекусить на халяву (что само по себе вполне по-хоббитски). С наступлением темноты в зале настало время для настоящих зрителей. Справа от меня сидели двое приятелей в зрелых годах, все три часа они громко разговаривали и смеялись. Особенно весело было во время диалогов, единственной за весь фильм романтической сцены и в эпизодах гибели героев.

Тема дискуссии, в общем, сводилась к сексу, интерпретируемому в привычном заборном духе. Слева расположилась стайка тинэйджеров, непрерывно задававшая присутствующим вопросы типа: «А кто это?» или «А что это?» То есть тридцатилетние реагировали на уровне испорченных тринадцатилетних, а тринадцатилетние — как дети такого возраста, в каком их вообще не принято водить в кино.

"Властелин колец: Братство кольца"

Между тем наряду с «толкиенистами» и случайной публикой есть еще, не побоюсь этого слова, нормальные люди, для которых Толкиен — один из величайших авторов прошедшего века, а «Властелин колец» — гениальная книга, перевернувшая и изменившая их жизнь, как переворачивает и меняет жизнь мыслящего существа любой акт творчества — зримое свидетельство торжества духа над энтропией. «Толкиенисты» рядятся в разноцветные тряпки, куют жестяные мечи и уходят в леса, где у костров называют друг дружку призрачными именами. Для них мир Толкиена прежде всего мир виртуальный, «альтернативная реальность», то есть возможность побега от тяжкой повседневной обязанности в союзе с Создателем творить реальность истинную. На другом полюсе мироздания воспринимают проблематику Толкиена как бред. Вот уж действительно, «для иудеев соблазн, для эллинов безумие».

Мне особенно трудно свидетельствовать о «Властелине колец», потому что, раскрывая книгу, испытываю разнообразные чувства, видя кровь, застывшую меж строк. Это, в частности, и моя кровь. Ежели публицистика есть откровенный разговор, я отбуду эту художественную повинность. Книга помогла мне сформировать мировоззрение, попутно разрушила мою жизнь (я об этом не жалею), и теперь я сам отвечаю за все. Десять тысяч воинов в сверкающих доспехах ничего не стоят; все творится здесь и сейчас, и те, кто не понимает, каким образом судьба Средиземья зависит от них, зря тратят время на чтение.

Принято считать, что фильм и книга, по которой он снят, — все-таки разные вещи. Это особенно очевидно, когда речь идет о великих книгах. Катерина Кронгауз в «Московских новостях» поспешила успокоить заранее всполошившийся «толкиенистский» курятник, снисходительно объявив киноверсию всего лишь иллюстрацией, а отнюдь не экранизацией Толкиена. С моей точки зрения, создатели фильма справились с работой. Стопроцентное следование оригиналу для экранизации то же, что фотографический реализм для живописных полотен. Спору нет, Брюллов с Энгром — большие искусники, однако их мастерство как-то «не греет», особенно в наш век высоких технологий. Deep Impact или Dante’s Peak куда круче самых распоследних дней Помпеи, и никакие подмышки гаремных купальщиц не сравнятся с Wild Wet Video или приложениями к Hustler. Писатель и режиссер творят по разным законам: если первый пишет «из головы» — собирает материал, осмысляет его и создает модель, то второй, скорее, спинным мозгом чувствует свою задачу.

Для литератора главное происходит в области духа, и очень важно, чтобы дух этот не выхолащивался, не отрывался от земли, превращая писателя в «ангела с голубыми яйцами». А вот искусство — сфера сугубо плотская, и от своего адепта требует чутья. Здесь важнее всего одухотворение этой творящей плоти, вертикальная, а не горизонтальная направленность творческого процесса. И способы творческого выражения у них разные. Книга — это, прежде всего, «рассказанная история», тогда как в кино все-таки главное отнюдь не сюжет, а картинка и звук. То есть литература воздействует на читателя «через голову», очаровывая его сладкими речами и предоставляя самому рисовать соблазнительные картины, а кино без лишних разговоров проходится непосредственно «по эрогенным зонам». Больше всего я, муравьевский выкормыш, боялся перевода, но он оказался на удивление терпимым. Да и дубляж не подкачал: на совете в Раздоле актер, дублирующий Шона Бина в роли Боромира, удачно интонирует, а когда Кейт Бланшетт произнесла по-русски: «Он упал во мрак…», я не ощутил разочарования. Кроме того, в переводе была одна мелочь, настоящая находка, не знаю, осознавал ли это сам переводчик. В «Гарцующем Пони» Фродо представляется как Подхолмс (в смысле — под Холмом живет). В варианте В.С.1 фигурировал Накручинс (в честь Торбы-на-Круче), и было в этом что-то такое накрученное и неестественное, как и во всякой любительской конспирации. Так вот, Подхолмс, по-моему, ничуть не хуже. Тут имеет место некая идиотская внушительность и солидность, совсем как у бывалых людей, хотя, конечно, на полтона ниже: «Как вы догадались, Подхолмс?» и т.п. В общем, здорово.

Должен признаться, что за всю свою сознательную жизнь я никогда не дерзал представлять себе Арагорна или Галадриэль и был искренне заинтригован тем, что сумеет мне предложить режиссер. Я, простой читатель, живущий под теми же звездами, что и герои Толкиена, не был озабочен их портретными чертами, как не представлял себе Одиссея или Кухулина; я просто живу вместе с ними, читаю о них и знаю, что они как-то выглядят. Когда я услышал, что Шон Бин играет Боромира, мне это сразу понравилось. И должен сказать, что я не обманулся в своих ожиданиях. Галадриэль изобразить очень сложно; по сути, это ведь воплощение вечной женственности, а сыграть такое — это, как сказал бы Бивис, круто. Поэтому я сразу же оговорюсь, что пристрастен. Кейт Бланшетт затрагивает в моем сердце самые чувствительные струны, ее образ есть собрание неких идеальных черт, и я не представляю себе другую Галадриэль. Что до ушей (из-за которых, по ее словам, она и согласилась на роль) — они лишь дополнили ее в высшей степени далекий от всяческих стандартов облик.

Перечень может быть продолжен. Проще сказать, кастинг показался мне адекватным. Вот Арагорн Вигго Мортенсена: посмотришь на него и не скажешь — то ли он еще очень молод, но выглядит старше, то ли невообразимо стар (для человеческого существа), но кажется почти юным (сказывается происхождение). О хоббитах трудно говорить сильно и ярко — это все равно что декламировать «Книгу о вкусной и здоровой пище». Я думаю, сами хоббиты такое эмоциональное к себе отношение как минимум не поймут. Поэтому скажу только, что актеры меня убедили. Трепетное мальчишеское обаяние делает Элайджу Вуда несколько «не от мира сего», но сам Фродо Торбинс и был в глазах односельчан вот таким странноватым инфантилом.

У Сэма (Шон Астин) то самое лицо, какое я бы хотел видеть рядом с собой в окопе, а экранные Пин (Билли Бойд) и Мерри (Доминик Монахан), на мой неискушенный экранизациями Толкиена взгляд, полностью соответствуют своим литературным героям.

Эльфы красивые и жуткие, как марсиане у Брэдбери или некие существа из параллельного мира (собственно, они и есть эти существа), — вроде бы как люди, но не люди. Они живут с вами, но думают при этом свою эльфийскую думу, глубоко вам чуждую. Вы можете их любить, но не в силах им помочь. Вообще никто не в силах помочь, кроме Создателя и нас самих. Особенно мне понравился Элронд (Хьюго Уивин) — погруженный в себя человеконенавистник, безмерно утомленный ответственностью и борьбой с отчаянием. Когда он сбрасывает с себя покров отчуждения и гневно набрасывается на всех кто попадется под руку — людей, гномов, магические штучки, — он только и ждет, что его чем-то порадуют. Все-таки это полуэльф, прекрасно помнящий то болото, из какого он выкарабкался. Это тем более символично, что зритель к такому Элронду отнесся с недоверием, для публики он недостаточно чудесен. Одна моя знакомая девочка так прямо и заявила, что для нее Уивин навсегда останется «агентом Смитом» из «Матрицы». Спасибо, не вспомнила Присциллу, королеву пустыни.

Очень, прости Господи, хороши орки, особенно в Мории, где они сыплются с потолка по стенам, как тараканы. Эльфы со своим абсолютным чутьем на мелочи не размениваются — служа злу, полностью обретают природу зла, идут до конца. А если соединить железную волю людей с эльфийской цельностью да развернуть все это вниз, пожалуй, выйдет как раз такой Урукхай, каким его увидели создатели фильма. Такое если и побеждать, так только с Божьей помощью.

В работе над фильмом принимали участие прославленные иллюстраторы Толкиена — Алан Ли и Джон Хоув. Есть еще Роджер Гарланд, Тед Несмит и многие другие, действующие на свой страх и риск, поскольку сам автор редко сопровождал текст какими бы то ни было картинками. По словам Хоува, в творческом тандеме Ли играл главную роль, оставив партнеру подробности, благо их была тьма. К сожалению, мне показалось, что режиссерский замысел не позволил Алану Ли развернуться. Его рисунки, грустные и тревожные, полны глубочайшего очарования и способны ранить в самое сердце. К слову сказать, Ли так же точно сдержан и осторожен, как и Толкиен. Приоткрытая дверь, тропинка в лесу, по которой кто-то только что прошел, следы на песке… Все это подошло бы для утонченного и глубокого телесериала вроде «Скорой помощи», но это совсем не в духе блокбастеров. Тем не менее все, что Алан Ли мог здесь сделать, он сделал. Батальные сцены великолепны. Когда Леголас пускает одну стрелу с близкой дистанции, другую вплотную, третью попросту втыкает в горло противнику, как кинжал, выигрывает мгновение, поворачивается и вновь бьет из лука — совершенно спокойный и будто не от мира сего в самом сердце яростной схватки, — приходит на память последняя битва из «Семи самураев», когда начальник Симада вот так же плавно и стремительно изгибает свой лук под дождем. Но это единственная «восточная» ассоциация. (Кроме того, Куросава — это не «японское» или «азиатское» кино, как и Бергман — не «шведское» кино.)

Что до Азии в целом с ее героическим презрением к жизни, то я рад, что ей «утерли нос». Вездесущие боевики кунфу и всякие самурайские «тямбара» воспитали в нынешнем зрителе некое пораженчество. Многие уже привыкли воспринимать воинские добродетели как прерогативу «загадочного Востока» (вот что пуще всего ненавидел Толкиен); сами узкоглазые герои в это как будто поверили и считают себя, любимых, настоящими мачо. Умение правильно сжать кулак в соответствующем обществе почти удостоверение исполина духа, своего рода «талон на место у колонн». Но, сидя в зрительном зале с разинутой пастью и созерцая поединок Арагорна с вожаком Урукхая, остро чувствуешь, что все необходимые навыки отнюдь не утрачены западной цивилизацией, а лишь оттеснены на второй план до поры. Вот черный воин выдергивает кинжал из ноги и бросает в героя, а тот, с разбитым лицом, отбивает кинжал взмахом меча и становится ясно, что атака страшного врага сломлена. Все это не больше похоже на «Крадущегося тигра» и тому подобное, чем кровавая драка Лайама Нисона в роли Шиповника с Патриком Суэйзи (Next of Kin) — на фильмы с участием Джета Ли.

Честно говоря, как-то даже неловко упоминать о работе операторов, в первую очередь самого Эндрю Лесни («Золотой треножник» Австралийского кинематографического общества за «Кроху» в 1996 году), цифровых спецэффектах и собственно Новой Зеландии. Об этом пишут все рецензенты. Возникает мысль, что производство «Властелина колец» было угодно небесам. И гордость за всех, кто умеет делать такие вещи. Свыше четверти миллиарда долларов вгрохали не зря! К примеру, постановкой «правильного» эльфийского произношения с актерами занимались дипломированные лингвисты Эндрю Джек и Ройзин Карти, обратившие, в частности, внимание на соответствующее каждому из героев произношение, выдающее его принадлежность к той или иной расе. Впрочем, это нам еще предстоит разбирать на DVD. Видимо, по мнению создателей, было из-за чего ломать копья. И точно, услышав раз эти созвучия, хочется внимать им снова и снова. Фехтование ставил сам непревзойденный Боб Андерсон, чуть ли не величайший на Западе специалист по мечам. Кстати, он осчастливил своим участием еще «Звездные войны». Костюмы, оружие и подобающий грим обеспечивали Нгила Диксон и Ричард Тейлор, мы их неплохо знаем по «Зене, королеве воинов». Во «Властелине» им было где развернуться. Вообще, над фильмом работали почти исключительно неслучайные люди. Филиппа Бойенс, автор сценария, к примеру, с одиннадцати лет бредила книгой. Общеизвестно, что Элайджа Вуд просто землю рыл носом, чтобы получить роль Фродо, и даже сам отснял несколько сцен в Хоббитании любительской камерой и прислал их Джексону, лишь бы выбрали его. Слава Богу, так и вышло.

В своей оценке я движим отнюдь не сентиментальной восторженностью, а только смирением. Я счастлив, что кто-то нашел в себе силы на такой труд; я радостно отмечаю каждую из удач и почти равнодушен к промахам. Когда на тусовке возникает крутая чува в клевом прикиде, олдовом и нафьюченном, кто-нибудь непременно обратит внимание на ее недостатки. Так вот, если называть вещи своими именами, этот «кто-нибудь» — гад. Не в том дело, что он давно отнял сам у себя способность удивляться и радоваться, а теперь отравляет эту радость другим. Есть еще такое предположение, что мир погибнет от неблагодарности. Милые молодые люди, не поднимавшие в своей жизни ничего тяжелее ручки, а равно великовозрастные снобы плюют на каторжную работу нескольких сотен профессионалов, сделавших, во всяком случае, то, на что они были способны, и честно отработавших свои деньги. Хамство имеется в виду не бытовое, а метафизическое, когда мы проходим по жизни, «глядя на свои ноги», равнодушные ко всему, что лежит за пределами нашего дорогого болота, самовлюбленные критики чужого труда. Позволь же, дорогой читатель и зритель, напомнить тебе, что фильм — это, понимаешь ли, entertainment, то бишь зрелище, развлечение. Если ты настолько выше нашего простого сельского праздника, можешь не приходить. Нам всем будет тебя не хватать, но обещаем, что мы как-нибудь утешимся. Как говорится, «ушел Тантрис, и пес с ним».