Наш общий Гофман, или Стори поверх истории. «Огнем и мечом», режиссер Генрика Сенкевича

"Огнем и мечом" (Ogniem i mieczem)

По одноименному роману Генрика Сенкевича

Автор сценария и режиссер Ежи Гофман
Оператор Гжегож Кендзерский
Художник Анджей Халинский
Композитор Кшесимир Дембский
В ролях: Изабелла Скорупко, Михал Жебровский, Александр Домогаров, Богдан Ступка, Кшиштоф Ковалевский
Zodiak Jerzy Hoffman Film, Komitet kinematografii, Televizja Polska S.A., Okocimskie zaklady piwowarskie S.A.
Польша
1999

"Огнем и мечом"

Начну с главного: все закончится благополучно. Юный Скшетуский разобьет в пух и в прах орды диких казаков, а заодно окончательно и бесповоротно уведет под венец очаровательную шляхтянку, спасенную из мерзких объятий неудачливого соперника. Неудачливый соперник уйдет в бега и под именем Богуна войдет в историю как один из самых жестоких и кровожадных персонажей и без того не слишком гуманного и миролюбивого XVII века. Богдан Хмельницкий, самую малость загримированный под президента Лукашенко, осуществит свою хрупкую мечту и пойдет под державную руку императорской России. Наградой ему станет памятник в центре Киева и не слишком благодарная память немалой части украинского народа. Русские бояре в медвежьих шапках будут терпеливо ждать, когда Украина сама падет к их ногам и станет частью Российской империи. Кровожадные татары уйдут в свой Крым, не подозревая, что еще и через триста лет им придется добиваться удовлетворения своих вековечных чаяний.

А Речь Посполита избавится наконец от шумливых и непокорных украинских подданных... Но мира и спокойствия ей это не принесет, так что столетие исторических неприятностей для Польши еще долго не завершится, а следующий век и вообще обозначит конец польской государственности - на сто двадцать три долгих года. Впрочем, для героев нынешней картины все это не будет иметь значения, они свой исторический спектакль уже отыграли и имеют полное право предаться тихим семейным радостям в кругу многочисленных белоголовых детишек...

В моих заметках об "Огнем и мечом" не будет анализа кинематографических достоинств и недостатков фильма, не будет оценки. Не будет размышлений над жанровым его естеством - патриотическая ли сага, фильм плаща и шпаги, костюмная ли историческая мелодрама или простой истерн, каких было великое множество в мало-мальски обеспеченных лошадьми, кирасами и плюмажами кинематографиях. Будет попытка осознать и объяснить себе самому, зачем и почему Ежи Гофман мается всю свою кинематографическую жизнь, по меньшей мере три десятилетия, над трилогией Генрика Сенкевича, зачем и почему пытается вернуть ее сорока миллионам поляков из обязательной школьной программы по литературе, которая убивает эту самую литературу куда быстрее и результативнее, чем самая радикальная смена эстетических вкусов и парадигм. Ибо, наверное, не только любовью к творчеству Сенкевича или кинематографу плаща и шпаги объясняется тот простенький факт, что более трех с половиной миллионов поляков - каждый десятый, если исключить грудных детей и дряхлых стариков, - посмотрели "Огнем и мечом" за несколько первых месяцев демонстрации. Кстати сказать, вспомнив этот романтический кинематограф плаща и шпаги, только сейчас могу объяснить себе непреходящую популярность "Крестоносцев" Александра Форда, двух первых картин гофмановской трилогии "Пан Володыевский" и "Потоп", "Графини Коссель" Ежи Антчака и множества малых и крупных исторических эпопей, исполненных польскими кинематографистами за полвека существования их послевоенного кино.

История страны и нации - фактор не столько исторический, сколько реально существующий нерасчлененно, всегда и сейчас, в любое мгновение современного бытия любого поляка. Причем история не официальная, не каноническая, не общеобязательная, но у каждого своя собственная, индивидуальная, фамильная, в ничтожнейшей степени зависимая от той или иной идеологической моды, мировоззрения, концепции, что разительно отличает ее от историй соседствующих народов.

Никогда не забуду, как варшавский таксист в один из первых моих приездов в Польшу рассказывал мне - от аэропорта до отеля - "подлинную" историю второй мировой войны так, будто он сам был свидетелем, творцом и участником всех без исключения ее событий, сражений, интриг и секретов. И дело было не в том, соответствовало это реальности или нет: это была его собственная историческая реальность, что на фоне общенародного исторического беспамятства в Советском Союзе само по себе выглядело чем-то абсолютно неправдоподобным, невероятным. И привлекательным, что, замечу я, с высоты наших последних полутора десятилетий может показаться наивностью, если не глупостью...

И вот попробуйте с этим зрителем, с этим историческим менталитетом выстроить любой общепринятый и общеобязательный идеологический канон, любой "краткий курс" биографии своего отечества, каким бы он ни был, этот "курс", - коммунистическим, католическим, либеральным, анархическим. Спору нет, такие попытки случались и в кинематографе Польши, но следы их сыщутся, пожалуй, только в фильмографических справочниках. А в памяти народа и, соответственно, в репертуарных реестрах остались ленты другие, названные выше, снятые как бы проще, поверх истории. Не обременяя себя доказательствами, замечу, что в полной мере это удалось в мировом кино лишь однажды, когда шесть десятилетий назад ничем до тех пор да и после тоже не проявивший себя американский режиссер сделал "Унесенные ветром", раз и навсегда сняв в сознании зрителя трагическую дихотомию гражданской войны между Севером и Югом. При этом я вовсе не собираюсь сравнивать "Огнем и мечом" с картиной Флеминга ни по одному из параметров, скажу только, что в отличие от Виктора Флеминга, которому предстояло подняться над историческими резонами всего лишь двух противостоящих антагонистов - аболиционистов и рабовладельцев (третья сила, черные американцы, ради которых вроде бы все это закручивалось, в расчет не принималась ни той, ни другой стороной), - Гофману пришлось решать задачу с четырьмя, а то и с пятью неизвестными.

А потому - еще одно отступление, без которого, мне кажется, не обойтись. О том, как мог выглядеть на экране кровавый XVII век, когда закладывались основы будущего миропорядка в Европе по меньшей мере на три предстоящих столетия. Достаточно просто перечислить главных героев этой исторической эпохи, встречавшихся на узком пространстве Восточной Польши и Западной Украины, а говоря точнее, на границе двух ветвей христианства. Итак, католическая Речь Посполита (а внутри нее - не слишком многочисленная, но отменно агрессивная часть польской шляхты православного вероисповедания). Православная Украина (а внутри нее - многоконфессиональная Запорожская Сечь). Крымское ханство, готовое на все, чтобы примкнуть к победителю, а затем ударить ему в спину. Московия, неизменно считавшая себя прямой и единственной наследницей Киевской Руси и терпеливо ждавшая, когда придет время делить этот безалаберный кусок Европы. И, наконец, почти миллионное еврейское население этой ничьей земли, притулившееся к польской шляхте как к более цивилизованному конфессиональному злу и в результате всех потопов, обрушившихся на эти земли, вырезанное почти под корень (напомню любовное описание соответствующих сцен, сделанное Николаем Васильевичем Гоголем в хрестоматийном "Тарасе Бульбе").

Так что - спрошу я у себя самого - чей историографический резон должен был выбрать экранизатор трилогии Сенкевича в конце XX века? И отвечу - не знаю ни одного объективного ответа, знаю только, что польский, украинский, российский и еврейский резонансы не просто противостоят один другому, но непримиримо враждебны по сей день.

И кстати, не могу не вспомнить. Говоришь о Гофмане, и все время тянет на историю, хотя бы собственную: в ноябре 67-го по случаю пятидесятилетия Октябрьского переворота в России (тогда он назывался, естественно, иначе) огромная советская делегация - человек тридцать, не меньше, во главе с Сергеем Бондарчуком и Евгением Сурковым - посетила братскую Народную Польшу, и, как полагалось в таких случаях, принимали ее на самом что ни на есть правительственном уровне. И вот однажды за столом у тогдашнего шефа польской кинематографии, когда все уже было сказано и выпито по протоколу и дружбе, под конец зашла речь о творческих планах присутствующих, и простодушный Сергей Бондарчук, и думать не думавший о каких-либо межнациональных сложностях, объявил, что изготовился к съемкам повести Гоголя "Тарас Бульба", которую знает у нас каждый школьник.

Сказать, что за столом воцарилось молчание, значит, ничего не сказать, а у Суркова просто отхлынула кровь от лица и побелели и без того белые уши, тем более что ситуацию мгновенно усугубил Вайда, раздумчиво заметив, что Ежи Гофман, который давно уже примеривается к трилогии Сенкевича, в таком случае естественно начнет с романа "Огнем и мечом". Молчание стало просто невыносимым, и поэтому все услышали, как кто-то в конце стола (не поручусь, что это был не я) тихо, но внятно сказал соседу: "Справа на тополях будут висеть поляки, слева украинцы, а евреям опять не найдется места, и они будут просто валяться под деревьями..."

Сегодня Гофман вспоминает эту историю несколько иначе - и по времени, сдвинув ее на целых тринадцать лет, и по персонажам... Но это не столь важно, ибо очень может быть, что история эта повторилась в году 80-м. Важно, что тщательно скрываемое ощущение непреходящего противостояния в этом вопросе было очевидно для всех и всегда, особенно у нас, в Советском Союзе. В результате Бондарчук так и не снял "Бульбу", в результате Гофман все-таки поставил "Огнем и мечом", правда, спустя три десятилетия, когда ситуация повернулась на сто восемьдесят политических градусов. Достаточно вспомнить, что началось в украинской прессе, когда Гофман пригласил Богдана Ступку, актера номер один независимой Украины, на роль Богдана Хмельницкого... Достаточно вспомнить также, с каким триумфом был показан фильм в Киеве, где даже самые щирые национал-радикалы не смогли обнаружить на экране и следа антиукраинизма (если существует такой термин).

Или еще: можно представить себе, как реагировали бы московские кинематографические власти всего полтора десятка лет тому, позови Гофман русского актера на роль казацкого атамана Богуна, одного из самых патологических убийц и без того кровожадного XVII века. А что сегодня? А то, что русский актер

Александр Домогаров в нынешней, по-прежнему не шибко русофильской Польше стал актером культовым, затмившим туземных красавцев, стал идолом десятков тысяч польских девчонок, увидевших именно в нем свой мужской идеал, своего национального мужчину, и, как рассказывают польские коллеги, в социологических исследованиях постоянно всплывает вопрос: что эта белоголовая шляхтянка нашла в этом Скшетуском, почему не выбрала очевидное - Богуна? Спору нет, это не больше чем деталь, но и она свидетельствует о том, что зритель - и польский, и украинский - на подсознательном уровне ждал от Гофмана именно этого - усмирения национальных синдромов. Ждал и дождался.

А в связи с этим не грех вспомнить, что в начале уходящего столетия, когда не было никакой Польши на географической карте Европы, а был лишь некий Привислинский край в составе Российской империи, трилогия Сенкевича не случайно выдержала невиданное количество изданий и была для польского читателя реально существующей родиной, отчизной, отечеством, впрочем, как и остальная проза, поэзия, театр, живопись - уникальный феномен национального подсознания, заменивший, подменивший, охранивший исчезнувшую государственность. Точно так же, когда семья доктора Гофмана была депортирована советской властью из воссоединенной Западной Украины в далекую Сибирь и тем самым парадоксально спасена от Холокоста, трилогия заменяла ту же самую Польшу будущему режиссеру. И не просто заменяла, но сделала ее историю, ее реальность его собственной исторической реальностью.

Вероятно, из всего этого следует делать далеко идущие выводы.

И о том, что "Огнем и мечом" в Польше, равно как "Сибирский цирюльник" в России (наверное, аналогии можно найти и в других крупных кинематографиях современности), подводит жирную эстетическую черту под традиционным Большим стилем, рассматривая, наконец, Историю не как слепое творение Природы, Бога, Цивилизации или иных внечеловеческих сил и обстоятельств (именно так, с самых больших прописных букв), но как проекцию судеб персонажей - исторических или придуманных, все равно. Проще говоря, как стори каждого из них, складывающиеся в конечном счете в ту зыбкую неопределенность, которую принято считать историей.

И о том, что история страны, нации, государства является личным делом каждого из нас, нашей личной историей, и только в последнюю очередь, если повезет и захочется, делом общим.

Вот такие возвышенные мысли пришли мне в голову после просмотра фильма Ежи Гофмана "Огнем и мечом".

А чтобы хоть самую малость снизить не свойственную мне патетику, позволю себе фантастическое предположение: на самом деле это не Гофман экранизировал Сенкевича, это Сенкевич посмотрел фильм и написал роман по его мотивам. И получил за это Нобелевскую премию...